История шифровального дела в России - Татьяна Соболева

«15 октября с. г. японское правительство отклонило свой основной код и ввело вместо него новый. Создалась угроза не иметь информации о военных мероприятиях Японии по линии дешифровки японских шифр–телеграмм в нужный момент. Помощник начальника… отдела РУ РККА т. Звонарев Б. В. совместно с работниками его подразделения тт. Шунгским, Калининым, Мыльниковым и работниками Спецотдела ГУГБ НКВД тт. Ермолаевым и Ермаковой в минимально короткий срок, в 6 дней, раскрыли указанный код и обеспечили бесперебойную расшифровку японских шифртелеграмм. Эти результаты достигнуты благодаря систематической подготовке т. Звонаревым своего подразделения к выполнению стоящих перед ним задач. Непосредственно при раскрытии кода особо важную роль сыграли тт. Звонарев и Шунгский.

Ходатайствую о награждении ценными подарками… т. Звонарева Б. В. и специалистов тт. Шунгского, Калинина и Мыльникова…»

На этом рапорте нарком обороны наложил резолюцию: «Наградить т. Звонарева золотыми часами, а остальных тт. серебряными (хорошими) часами. К. В. 27.XI.35 г.»

Итак, середину 30–х годов можно считать периодом завершения организационного становления криптографической службы СССР. К этому времени эта служба уже располагала в основном оформившимся объединенным криптографическим аппаратом в центре и дешифровальными подразделениями на периферии — в некоторых оперативно важных территориальных органах ЧК, военных округах и флотилиях.

Сведения о разведывательной деятельности являются абсолютно секретными и составляют особо охраняемую тайну в любом государстве. Естественно, абсолютной тайной в условиях существовавшего в стране режима была окружена деятельность советской разведки по добыче иностранных шифров в 20—30–е годы. Для многих такая информация представляется тайной и до сих пор. Однако на Западе сведения об этой деятельности ОГПУ—НКВД появились, и притом в открытой печати, в самом начале 30–х годов. Связано это было с тем, что в 1929 г. эмигрировал или, как говорят, «бежал на Запад» один из руководителей Иностранного отдела ОГПУ — Г. С. Агабеков.

Георгий Сергеевич Агабеков (настоящая фамилия Арутюнов) родился в 1895 г. в Ашхабаде, ушел со второго курса Ташкентского института восточных языков на войну и с началом революции покинул армию в чине штабс–капитана. В 1918 г. он вступил в коммунистическую партию. В это время Агабеков командует частями Красной гвардии в Туркестане, затем в Сибири занимает пост командира дивизии, сражаясь против армии адмирала Колчака. В 1920 г. Агабеков переводится на службу «по линии ВЧК». Он поступает в Иностранный отдел под начало М. А. Трилиссера. Зная персидский язык, Агабеков стал заниматься проблемами Средней Азии и Афганистана. В 1922 г. он был на важной и ответственной работе в Бухаре в качестве «начальника агентуры». В Бухаре Агабеков наладил дело таким образом, что в его руки попал весь разведывательный аппарат бухарского штаба. В 1923 г. он был назначен начальником отделения контрразведывательного отдела ГПУ (КРО).

Сам Агабеков так мотивировал свое бегство из СССР в одной из эмигрантских газет Парижа:

«До настоящего времени работал честно и преданно для Советской России.

В последние два года я стал замечать, что революционный энтузиазм в СССР стал переходить среди коммунистических низов в подхалимство и бюрократизм, вырождаясь в заботу о сохранении своих мест и боязнь лишиться куска хлеба. Среди коммунистических верхов вопрос о революции свелся к борьбе за портфели.

В то время как эта привилегированная группа варится в собственном соку и, бросая революционные фразы о свободе и пр., на самом деле душит всякое проявление свободы — в это время рабочий класс приносит колоссальные материальные и моральные жертвы для осуществления преступно–фантастической пятилетки и физически истребляется, а крестьянство загоняется в колхозы и разоряется дотла, ибо, фактически разрушая индивидуальное хозяйство, сталинское правительство не дает взамен ничего. Результаты этого — перманентный голод в такой аграрной стране, как Россия. В области внешней политики — лживые революционные призывы к рабочим Запада. Одновременно с провозглашением лозунга «освобождение угнетенного Востока» сталинское правительство ведет империалистическую политику в Китае, Персии, Афганистане и на всем Ближнем Востоке, что я докажу фактами в своей готовящейся к печати книге.

В области торговли я считаю преступным при наличии фактического голода в России вывоз из СССР продуктов и трату вырученных денег на заполнение карманов совчиновников и поддержку компартий других стран.

С режимом, создающим невыносимую жизнь громадному стопятидесятимиллионному народу СССР и властвующим силой штыков, несознательности армии и неорганизованности классов рабочих и крестьян, — я обещаю отныне бороться.

Я имею сотни честных друзей–коммунистов, сотрудников ГПУ, которые так же мыслят, как и я, но, боясь мести за рубежом СССР, не рискуют совершить то, что делаю я.

Я — первый из них, и пусть я послужу примером всем остальным честным моим товарищам, мысль которых еще окончательно не заедена официальной демагогией нынешнего ЦК.

Я зову вас на борьбу за подлинную, реальную, настоящую свободу»[249].

Читая эти строки, кто–то, возможно, проникнется уважением к их автору. Может даже показаться, что поступок Агабекова был продиктован самыми светлыми устремлениями. И все же постараемся осмыслить это событие более глубоко.

Известно, что, начиная с Агабекова, некоторые другие советские разведчики также покидали свою родину, оказывались «невозвращенцами»: Игнатий Рейсс, Александр Бармин и даже резидент советской разведки в Западной Европе генерал Вальтер Кривицкий… Все они формулировали побудительные мотивы своего поступка примерно одинаково, так же, как и Агабеков, утверждая, что в СССР произошел «контрреволюционный переворот» и «Каины рабочего класса… уничтожают дело революции»[250].

Ниже мы еще вернемся к происходившим в 30–х годах в СССР событиям, здесь же рассмотрим поступки этих людей с профессиональной для них точки зрения. Конечно, политические взгляды и убеждения — дело сугубо личное, также частным делом являются и вопросы места жительства и т.п. Но ведь все эти люди были сотрудниками спецслужбы и потому являлись носителями важнейшей секретнейшей информации, представляющей государственную тайну. Оказавшись на Западе, ни один из них не счел возможным сохранить молчание о своей деятельности в советских органах госбезопасности. Каждый, как правило, выступал в прессе, весьма откровенно, походя, раскрывая разведывательные структуры, способы и методы работы разведки и многое другое. Они, очевидно, считали вполне моральным этой торговлей государственными секретами зарабатывать себе на жизнь. Борьба за правду и предательство — вещи несовместимые. Например, из Кривицкого Джейн Аргер — профессиональный офицер разведки из сотрудников МИ–6 (английская разведывательная служба) вытянула при допросе важнейшие сведения о том, что советская разведка послала в Испанию во время гражданской войны молодого английского журналиста. Этим был поставлен под удар советский разведчик Ким Филби. Он писал, что за время его службы (с 1934 по 1963 г.) «не было ни одной глубокой операции против советской разведки, которая принесла бы какие–то результаты. СИС («Сикрет интел–лидженс сервис». — Т. С.) жила лишь неожиданными подачками, которые судьба буквально бросала иногда ей в руки, если не считать одного–двух исключений… Эти подачки приходили в виде редких перебежчиков из СССР. Они «выбирали свободу» подобно Кравченко, который, последовав примеру Кривицкого, быстро разочаровался и покончил жизнь самоубийством»[251].