Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов

– А если снаряд разорвется при входе в проходную? – не менее резонно заявил я.

– Ну, ты бы еще сказал, что, если бы он разорвался в самой проходной.

– А почему же не может! Где гарантия?

На это он ничего другого сказать не мог, как повторить только что сказанное. ‹…›

Он, видите ли, завел свои порядки, кажущиеся ему правильными.

– А ключи я все-таки давать не буду, но двери ломать не рекомендую.

Ломал и буду ломать и за последствия и убытки отвечу. Вечером производился обстрел другого района, и мы могли спокойно уничтожать уху из корюшки, искусно приготовленную мною. В гостях был Н. И., тот самый Н. И., который старательно, безропотно и с душой отдаваться рыбной ловле, беспрекословно выполняя распоряжения «кошевого». А кто был кошевой, нетрудно догадаться.

29/VI-1942 г[ода]

Сегодня разрешили мы себе проехаться на мотоцикле в подсобное хозяйство в Токсово. Мой «водитель» выбрал неудачный путь, и мы проболтались в пути около полутора часов. На грядки, на которых ничего не вышло от наших трудов с П. М., мы посадили около решета картофеля. Что-то выйдет? Затем полчаса погрелись на солнце и зашли в гости к хозяину (Арский).

Мы с удовольствием отработали котел картофеля в мундирах. В полчетвертого выехали. Половину пути я сидел за рулем и жал на всю «железку».

– Партизаном можешь быть, отобьешь у немцев мотоцикл и не растеряешься, – похвалил Н. И.

– Спрашиваешь, – ответил я удовлетворенно.

1/VII-1942 г[ода]

После обеда решил отдохнуть. Прилег на кровать, прочитал газетку и чуть-чуть вздремнул. Меня разбудил грохот рвущихся снарядов. Я одел противогаз и спустился вниз. Заметил в себе что-то, нечто не похожее на обычное. Руки заметно дрожали, и стало немного зябко. Правда, продолжалось это недолго, но, как видите, спросонья характер переживаний получается несколько иной. Если обстрел застигает во время бодрствования, то никакого элемента страха не наблюдается. Конечно, возбужден, волнуешься, движения порывисты, но это не испуг и не страх, а скорее беспокойство за жизнь. Причем более от сознания, что она нужна не мне одному. Есть детишки, жена. Да и государству никакой выгоды, если убьют. Стоп! Звонит П. М. и сообщает, что есть письмо из Молотова, и очень свежее. Лечу…

Прилетел… разочарование. Во-первых, не письмо, а открытка, во-вторых, ни звука о том, что посланные деньги получены. Доволен тем, что открытка действительно свежая. Сегодня 1 июля, а вышла она из Молотова 19 июня. Это все равно, что по рукам послано. Первый случай почти за год переписки такой быстрой доставки. Обычно письма идут месяц, иногда два и более. Некоторые вовсе не доходят. Рад известию, что они живы и здоровы. Только поражает упрямое молчание о деньгах. Не могу поверить, что она их не получила. Дней десять назад читал в бухгалтерии официальное извещение от 4 июня из Молотова о том, что 2400 руб. для жены Кедрова поступили. Она же пишет открытку от 19 июня. Неужели от нее скрывают. Наконец я послал телеграфом 2000 руб. 31 мая. Получается, что письмо от этого числа она получила, а деньги, отправленные телеграфом, не дошли. Напишу ругательное письмо.

8/VII-1942 г[ода]

Только что вернулся с наблюдательной вышки. За все одиннадцать месяцев осады не приходилось видеть картины, как полчаса назад. В воздухе гудят истребители. Их два десятка. Вскоре донесся тяжелый гул наших бомбардировщиков. Они отчетливо были видны в бинокль. Их около десяти. Летят в сопровождении истребителей на высоте примерно полтора километра в направлении на Стрельну и Урицк. С вышки я с удовольствием наблюдал в бинокль, как самолеты пошли в пике и сбросили бомбовый груз. Через короткий временной промежуток донеслись звуки далеких взрывов. Немцы подняли зенитную стрельбу. Разрывы снарядов заполнили небо над городом в районе порта. Я заметил у некоторых самолетов короткие вспышки. Сердце тревожно забилось. «Неужели подбили», – мелькнула мысль. Я не отрываясь следил за самолетами. Они развернулись и, быстро снижаясь над крышами Старой и Новой Деревни, пошли на свой аэродром. Потерь, по-видимому, не было. Встревожившие меня вспышки, вероятно, возникали от взрывов бомб. Пять самолетов совершили повторный налет и сбросили бомбы в районе Стрельны. Моросил небольшой дождик, облачность была низкая. Самолеты шли у самой кромки облаков. Налет, по-моему, оказался настолько внезапным и неожиданным, что фрицы открыли зенитный огонь уже после того, как были сброшены бомбы. Как приятно, как отрадно было наблюдать такую картину. В самом деле, бомбят не нас, а наши бомбят немцев. Так им, негодяям, и надо. Странно – немецкие зенитки обстреливают наши самолеты над Ленинградом. Значит, город – натуральный фронт. ‹…›

17/VII-1942 г[ода]

Наступление немцев продолжается. Наши войска оставили Кантемировку, Богучар, Миллерово. ‹…› В районе Воронежа (читай в самом городе) идут ожесточенные бои. ‹…› События развиваются столь стремительно, что не будет неожиданностью, если через месяц немцы подойдут к Волге в районе Сталинграда. ‹…›

Переживаем страшно напряженное время. Мы отдали Украину, Донбасс – значит хлеб и уголь. Достаточно немцам отрезать нас от нефти, как мы можем оказаться перед лицом катастрофы. Отечество в опасности. Однако товарищ Сталин почему-то молчит. Это меня радует. Можно предполагать, что что-то готовится. Быть может, гениальное. Обычно гениальное воспринимается людьми ошеломляюще. Может быть, это молчание скоро и прервется, тогда хуже, значит, действительно над Родиной нависла смертельная угроза. ‹…›

Остается ожидать развития событий, работая не покладая рук на вверенном тебе участке фронте. Ленинград перед грозой. Ленинград насторожился. Ждем неизбежного штурма. ‹…› Когда-то я писал об уличных боях, отстаивая тезис о нецелесообразности ведения в условиях Ленинграда уличных боев. Все равно отступать некуда, мы обреченные в этом случае люди. Исходя из одиннадцатимесячного опыта войны в Ленинграде я убедился, что тезис этот неправилен, ибо он исходит от предпосылки сохранения жизни бойцов и населения. ‹…› Теперь, когда каждая улица превращена в крепость, есть смысл драться с врагом до последнего патрона. И в том, и другом случае (оставление города и вступление в него немцев или борьба за каждый дом) мы, ленинградцы, люди обреченные. Во втором случае есть шанс остановить немцев и выбить их из города или на худой конец не сложить голову до того, пока не уничтожить по десятку захватчиков. После этого и умирать не страшно. ‹…›

Этот старый маньяк (П. М.) совсем обалдел. Ни с того ни с сего прекратил со мной разговаривать, странно и непонятно. ‹…›

20/VII-1942 г[ода]

Сегодня в 19 часов объявили воздушную тревогу. Длилась она один час 47 минут. Над городом самолетов противника не было. Наши бомбили Петергоф, немцы – торговый порт.