Желтоглазые крокодилы - Катрин Панколь

— У тебя не то меню, Жозефина. Тут только вина…

Она поперхнулась, пробормотала: «Ой, я ошиблась!»

Филипп пришел ей на помощь.

— Ничего страшного! Мы же не испортим твой праздник, правда, дорогая? — спросил он, обернувшись к Ирис.

Он слегка выделил голосом «твой», и мягкая ирония прозвучала в полном сладкого яду обращении «дорогая».

— Ну, Жозефина, не кисни, улыбнись! Название мы придумаем.

Они снова чокнулись. Официант подошел к столику, чтобы принять заказ. Поднялся легкий ветерок, взметая песок на пляже, на зонтиках заколыхалась бахрома. Запахло морем. Внезапно стало прохладно. Ирис вздрогнула и закуталась в шаль.

— Мы пришли сюда праздновать или как? Ну тогда выпьем еще за успех книги и за наш успех — всех троих!

— Делаете ли вы то, чего не делают другие?

— Я до сих пор сосу материнское молоко.

— Чего вам не хватает для счастья?

— Одеяния кармелитки.

— Откуда вы появились?

— Я упала с неба.

— Вы счастливы?

— Да… как человек, который каждый день хочет покончить с собой.

— Чего вам в жизни не приходилось делать?

— Перекрашиваться в блондинку.

— Как вы тратите деньги?

— Я их раздаю. Деньги приносят несчастье.

— Что доставляет вам максимальное удовольствие?

— Страдание.

— Что вам хочется получить на день рождения?

— Атомную бомбу.

— Назовите трех современников, которых вы ненавидите.

— Я, я и я.

— Что вы защищаете?

— Право на саморазрушение.

— От чего вы способны отказаться?

— От всего, что навязано мне силой.

— На что вы способны ради любви?

— На все. Когда влюблен, девяносто восемь процентов мозга не функционирует.

— Для чего вы занимаетесь искусством?

— Чтобы дождаться ночи.

— Что вам больше всего в себе нравится?

— Мои длинные черные волосы.

— Согласны ли вы пожертвовать ими ради дела?

— Да.

— Ради какого дела?

— Любое дело, которому искренне отдаешься, заслуживает уважения.

— Если бы я попросил вас пожертвовать ими сейчас, вы бы это сделали?

— Да.

— Несите ножницы!

Ирис не шелохнулась. Ее огромные синие глаза безотрывно смотрели в камеру, лицо оставалось бесстрастным. Двадцать один час. Передача по одному из главных телеканалов. Вся Франция собралась у экранов и смотрела на нее, Ирис. Она хорошо отвечала на вопросы, не упустила ни одной детали. Ассистентка принесла на большом серебряном подносе ножницы. Ведущий взял их и, подойдя к Ирис, спросил:

— Вы знаете, что я собираюсь сделать?

— У вас руки дрожат.

— Вы согласны и не будете потом жаловаться? Скажите: «да, клянусь».

Ирис подняла руку и сказала: «да, клянусь» совершенно ровным голосом, словно речь шла не о ней. Ведущий взял ножницы, показал их в камеру. Все вокруг затаили дыхание. Ведущий на мгновение заколебался, потом опять повернулся к камере, поводя ножницами. Похоже было, что все происходит в замедленной съемке. Что он нарочно длит и длит паузу, наращивая напряжение, рассчитывая на то, что Ирис одумается и откажется. Ах! Если бы можно было прервать и поставить рекламу! Минута дорого стоит. Рекламщики передерутся ради моей следующей передачи. Наконец он подошел к Ирис, погладил ее тяжелые, густые волосы, взвесил их на руке, рассыпал по плечам и срезал первые пряди.

Было слышно, как щелкнули ножницы. Ведущий отступил, повернулся к камере, держа в руке отрезанные локоны и демонстрируя публике свой трофей. Все разом потрясенно вздохнули, зашевелились… Ирис не двигалась. Она сидела очень прямо, равнодушно глядя в камеру синими глазами. На ее губах играла легкая улыбка тайного экстаза. Ведущий опять приподнял сверкающие, черные, густые пряди. Погладил их, поднес ножницы. Волосы падали на длинный овальный столик. Другие участники передачи отвернулись, словно не хотели участвовать в этой аудиовизуальной казни.

Стояла мертвая тишина. С каждым щелчком оператор выхватывал из толпы искаженные ужасом лица.

Был слышен только лязг ножниц в шелковистой массе волос. Размеренный, кошмарный звук. Никто не посмел возразить. Никто даже не вскрикнул. Только всеобъемлющий ужас сочился сквозь сомкнутые губы зрителей.

Ведущий уже смело орудовал в массе волос, словно садовник, ровняющий живую изгородь. Лязг ножниц стал спокойнее, менее резким. Серебристые лезвия плясали вокруг головы Ирис свой танец живого металла. Волос было очень много, и ведущий истово трудился, не покладая рук. Аудимат[42]был готов взорваться. Рейтинг взлетел до небес. На следующей неделе будут говорить только о его передаче. Он уже представлял себе заголовки, комментарии, зависть собратьев.

Ведущий картинно бросил ножницы на пол и объявил:

— Дамы и господа, Ирис Дюпен только что доказала вам, что жизнь и искусство едины, потому что…

Голос его потонул в шквале аплодисментов: все зрители, безмолвно застывшие во время жуткой сцены, наконец освободились от наваждения и ликовали.

— Потому что в своей книге Ирис Дюпен изображает юную девушку Флорину, которая, чтобы избежать нежеланного брака, бреет себе голову. Книга выходит в издательстве Серюрье и называется «Такая смиренная королева», это история о… Я расскажу или вы сами?

Ирис кивнула, сказав:

— У вас отлично получается, вы хорошо поняли мою героиню.

Она провела рукой по волосам и улыбнулась. Лучезарно и безмятежно. Так ли важны эти несколько сантиметров волос! Завтра книгу будут рвать друг у друга из рук, завтра все книжные магазины будут умолять издателя о первоочередной поставке тысячи экземпляров «Такой смиренной королевы», надо только мне уточнить, что речь идет не о королеве Франции, а о королеве сердец. Издатель настойчиво рекомендовал ей не забывать об этой детали. «Пусть они не думают, что это просто историческое повествование, дайте им понять, что этот роман — как старинный гобелен, в котором сплетенные воедино нити разных историй рисуют картину мрачного и таинственного XII века с его крепостями и рыцарями… тут вы добавляете подробности, колоритные выражения, чувства — так сказать, наращиваете плоть на скелет. Вам надо порозоветь от волнения, подпустить в голос слезу, заговорить о Боге, очень кстати будет заговорить о Боге, Боге наших предков, о прекрасной Франции, о божественном и человеческом законе, ну, в общем, я на вас рассчитываю, у вас получится!» История со стрижкой не была предусмотрена заранее. Ирис смаковала свой триумф, сложив руки на коленях, смиренно опустив глаза, сосредоточившись на словах ведущего.