Дьявол и Город Крови 3: тайны гор, которых не было на карте - Анастасия Вихарева

– Маня, не томи, говори уже, вышел ум из-за разума? – тревожно спросил Борзеевич.

– Нет! Сказала же! – отрезала Манька. – И нюх у меня – чужой! Не могут все цветы так дурно вонять! – у Маньки выступили слезы. – И вот еще, я же видела, что вампиры делают с людьми, сама мозги с пола отскребала, а так хочется, чтобы полюбил меня вампир… Ну хоть какой-нибудь… Красивый такой, сильный, не кровожадный… Где у меня ум-то? Не больная я, Борзеевич? Правильно Дьявол говорит, больная! А подснежники? Помнишь, когда мы с Вершины Мира съехали, меня стошнило… Ты еще сказал, это от скорости. Не от скорости – я цветок понюхала, сиреневый такой, он из снега торчал. А началось еще раньше, когда мы на восьмую гору поднимались… Только тогда подснежников еще не было, зато слух… Я всегда весну и лето ждала, летом хворост только на еду собирала, а зимой… Домишко у меня дырявое насквозь, быстро выдувает, а как весна, то сразу тепло. И я как подснежники вижу, сразу понимаю, кончились мои мучения, а теперь и понюхать страшно.

Манька нагнулась и сорвала еще один цветок, торчавший из-под оплывшего просевшего сугроба, залюбовавшись сиреневой голубизной горных подснежников, которые росли по краю ледника одиннадцатой горы. Отсюда широкая заповедная долина у подножия просматривалась как на ладони. До лагеря оставалось километров двенадцать – минут пятьдесят быстрой ходьбы или двадцать минут легкого бега. Утро только начиналось, но видимо, неприятности вечером не закончились, оставляя себя на утро.

Теперь на вершину поднимались так быстро, как не умели горные козлы, а спускались еще быстрее. И на каждом таком подъеме и спуске у них были и зима, и весна, и лето. Спускаться с вершины начали еще вечером, но на одном из спусков Борзеевич потерял Прямолинейный Кристалл. Остановились, чтобы отыскать с утра. В темноте найти прозрачный кристалл не представлялось возможным.

Дьявол и Борзеевич переглянулись. Борзеевич – с тревогой и любопытством, Дьявол – довольный, как кот, обожравшийся сметаны.

– А вы мне сказать не можете: буду я здоровая, или нет? – выпалила она, чувствуя, что еще минута, и она разрыдается от неразделенной любви.

– Шизофрения, Маня, бывает разная, – вздохнул Дьявол, успокаивая погладив ее по спине.

Она дернула плечом: не любила, когда ее жалели, а Дьявол именно жалел… Но Дьявол как будто не заметил, подвел ее к камню и усадил рядом с собой.

– Бывает добрая, бывает нехорошая. Добрую шизофрению у себя все видят, а нехорошую никто не замечает, ею хвалятся. Добрая шизофрения – обычно пристает к человеку, нехорошая – дружит с вампиром, хвалит его, доставляет ему массу радостей. Добрая – когда ты, Манька, видишь и понимаешь, что люди добра тебе не желают, когда не могут пожелать, а нехорошая – глаза застит, и людям все недоброе становится добрым, а доброе недобрым. При доброй шизофрении люди рано или поздно вырабатывают иммунитет…

– Это как сказать! – возразил Борзеевич, подходя ближе и усаживаясь позади. – Привыкают просто жить среди зла. Порой сами становятся злыми, но это если добрая шизофрения им одновременно голову не сносит… Если у человека сразу две шизофрении: больной, чемодан ― больничка…

– Так вот, Маня, – подытожил Дьявол, – добрая шизофрения – прозывается между вампирами «Проклятие». Идет она к проклятому изнутри, и из среды народа, а недобрую – называют они «Зов». И будет такой Зов неотступно звать, где бы ты ни была, убивая любую мечту и радость. И кто бы ни позвал, белее снега. А если ты не кандидат, которого они ищут, чтобы сделать вампиром – ты уже ни к чему не годна, разве выбросить тебя вон, как смоковницу, не способную принести доброго плода. Вот был бы в тебе такой Зов, разве бы ты не угодила к вампирам раньше, чем мы с тобой встретились? И разве не посмеялись бы над тобой вампиры? Разве бы не тыкнули в твою сторону пальцем?

– Да был, наверное, – задумалась Манька. – Я так… мечтала уже… То есть, слышала, только не знала, что слышу, а сейчас знаю, научилась… Но я тогда не знала, что это болезнь. И не о вампире же мечтала, человеку хотела нужной стать… Мечтала, чтобы обязательно нашел меня интересной. Конечно, хуже только было, глупость получалась, – она безнадежно махнула рукой. – Так всегда, как полюбишь, так от тебя, а если стервой – есть какая-то надежда… Но стервой не могу… Неприятно, и человека не чувствуешь, смотришь на него как будто со стороны… Так что я привыкла мечту при себе держать, – Манька повеселела. – А когда в железо оделась, сразу поняла – денег ни от кого не дождусь…– она сделала удивленные глаза, осуждая самою себя. – Я хоть и не могу на вампиров как следует разозлиться, но до любви дело не доходило, а тут… люблю и все, и хоть бы знать кого!

– Не сразу! – обласкал ее Дьявол взглядом. – Не сразу поняла. Мы, Маня, в грязи мало валялись? Могла бы суровой стать на четыре месяца раньше, если бы сразу по берегу реки шли, не бегали за обозами.

– А зачем вампирам меня звать? – искренне удивилась она.

– Ну как зачем, – рассудил Борзеевич, чтобы не искать! Чего им время на нас тратить? Не будь мы в горах, устояла бы? А тут далеко не уйдешь, или камнями завалит, или снегом… или звери слопают – вон их сколько! Сочувствую, – Борзеевич шмыгнул носом. ― Люди так радуются шизофрении, и так плачут, когда она уходит!

– Я этот Зов, Манька, еще раньше в тебе приметил. Ему время нужно, чтобы настроить человека на определенное настроение, положить под себя. И внезапно подумал: а не посидеть ли нам в горах? К тому же, боевая и политическая подготовка у вас так себе… Это огромное облегчение, что ты получила возможность открыть новое. Именно Зов вампиры посылают человеку, чтобы отыскалась душа, – объяснил Дьявол.

– Одному Зов, другому саночки в небо, ― посмеялся Борзеевич.

– Вот именно. Бежать никуда не надо. Человек сам придет, сам про себя расскажет. Сомнамбула. В таком Зове самого вампира как бы нет, он как бы безымянный, но человеку кажется, что есть. Таким Зовом человек становится наркоманом, проституткой, беглецом, врагом родным и близким. Или вампиром. Он все время в поиске мечты. Вот есть такое выражение: «Тебе там что, медом намазано?!» – думаешь, кто подсказал? – Дьявол расплылся в довольной улыбке. – Медом и намазано! Теперь ты и сама как вампир, но неполноценный: ума много, а весь не твой.

Манька с удивлением прислушалась к себе. Наверное, именно таким Зовом душа ее отлетела к вампирам. Пожалуй, не будь Дьявола, и она не устояла бы… Получалось, что Зов этот был где-то в ней, только теперь направленный на нее от вампира.

Манька прищурила глаз, украдкой сообразив, что мало ли что, а убери она из себя Зов, недоразумение, с которым она «навеки» связана, пожалуй, мог бы сменить гнев на милость, а то и пристроить к богатому покровителю. Уж она бы работала на совесть, не подвела. Ведь ненавидел лишь за то, что ей ребро его досталось, а если его так позвали, то, пожалуй, она его понимает. Возможно, он уже ее не ненавидел. Она бы не удивилась, что часть Зова, который летел от нее к вампиру, был стерт, когда она втыкала в себя стрелы и кинжал. Было между двумя Зовами что-то похожее, разве что с ее стороны многие рассуждения вампиров о себе не имели такой чувственной теплоты и размытости. Зов к вампиру, который она находила в себе, был как болезнь, второй, который свел ее с ума, как обращение от души, рвал сердце.