Война темной славы - Майкл Стэкпол

Мы подъехали к порталу в торжественном молчании. Лорд Норрингтон спешился и вместе с Фариа-Це поднялся по ступеням. УрЗрети изучила руны, обрамляющие портал, вход в который был не менее дюжины футов в высоту, потом сбросила рукавицу и протянула руку, дотронулась до ключевого камня арки. Оба они отступили, когда изнутри послышался скрежет, черный камень, загораживающий дверной проем, откатился налево и изнутри на нас хлынул поток теплого воздуха.

Тепло нас обрадовало, чего нельзя сказать о запахе. Острый запах плесени напомнил мне давно нечищеный хлев. Наверное, надо было принять этот запах за добрый знак, он свидетельствовал о том, что тут есть кто-то живой. Думаю, так я и воспринял бы его, но очень уж быстро явились перед нами урЗрети гор Борагул.

Прихрамывая, наружу вышли четверо. Цвет их кожи был различным — от желтого цвета старой кости до серо-белого холодной золы. У некоторых ноги были неодинаковые, у кого-то — лишний сустав в ноге, а у одного даже на поясе болталась еще одна пара рук — меньшего размера. Все, похоже, были женского пола, по крайней мере, у некоторых были груди, хотя у почти всех — непонятно по сколько штук. Глаза, как правило, располагались по одну сторону носа, и часто один под другим, то же можно сказать и об ушах — у кого они, конечно были.

Их деформации были очевидны для любого, кто имел глаза, тела их были едва прикрыты потрепанными одеждами. И все же я не сразу смог сообразить, в чем собственно дело. Я вспомнил, как Фариа-Це рассказывала, что менять форму утомительно и требует расхода энергии. Мне все они казались заморышами, и я заподозрил, что они застряли в процессе перехода из одной формы в другую.

Один, вооруженный ржавым копьем и тем, что в прошлом, видимо, было круглым щитом, выступил вперед и с вызовом спросил:

— Кто осмелился открыть вход в Борагул?

Фариа-Це выбросила вперед свою тонкую, как веточка, желтую руку и прижала ее к сердцу:

— Это я. Я — Фариа-Це Кимп, приехала издалека, из Цагула. Прошу для себя и моих спутников гостеприимства в Борагуле.

Главный урЗрети никак не дал понять, что Фариа-Це произвела на него впечатление, но трое его подчиненных заколебались. Они рассмотрели ее ноги и правую руку, потом широко раскрыли глаза при виде того, как она укоротила одну руку до размеров второй. Затем они указали на небо и залопотали, совещаясь на своем языке.

Их вождь вихрем развернулся назад и шлепнул одного из них по затылку рукояткой копья:

— Уймись. Успокойте языки или подавитесь ими. Все будет решать королева.

Он снова повернулся к нам, сделал шаг, споткнулся и выпрямился:

— Все решит королева. Идите за мной.

Мы спешились и повели коней за уздцы внутрь горы. Сит от изумления раскрыла рот и прижала руку к груди, глядя по сторонам. Я мало что видел, потому что было довольно темно. Похоже, мы шли через галереи с высокими потолками, с арками, и все стены были покрыты сложной резьбой, но на меня произвело впечатление даже то немногое, что я успел заметить на нижней части стен: фризы с изображениями битв, вырезанные настолько искусно, что фигуры на них, казалось, меняют расположение по мере нашего продвижения. Из каждого угла и ниши ухмылялась игривая маска или хмурился воин. Я увидел статуи, изображавшие урЗрети с такими же нормальными формами, как у Фариа-Це, и другие, изображающие мутации, пригодные для сражения, или горнорудных работ, или любого другого из бесконечного множества занятий.

То, что я еще заметил в залах Борагула, не вызывало восторга, а наоборот, только жалость, удивление и гнев. Залы можно описать одним словом — хлев. Полуобглоданные кости и осколки разбитой посуды усеивали коридоры. Перья, пыль и волосы, скатавшиеся клочьями, сопровождали наше передвижение. Мухи роились над горами отбросов и кружились над кучками экскрементов. Какие-то звери рычали из темноты, и дикие коты — их легко было узнать по светящимся глазам — шипели и плевались. Птичий помет усеивал пол и громоздился на статуях, и где-то вверху, во тьме, я слышал хлопанье крыльев летучих мышей.

Только я удивился — откуда тут перья и птичий помет, как испытал потрясение, какого еще не было в моей жизни: из тьмы вышла стайка миниатюрных темериксов и поковыляла за нами. Я невольно схватился за эфес Цамока и был готов вытащить клинок, но проводник протянул руку и пощекотал одного под подбородком. Малыш, равномерно окрашенный в коричневый цвет толченого гриба, при таком обращении довольно затрубил.

Наш проводник провел нас через ряд залов, то и дело сворачивая в меньшие, в которых я почти сумел различить потолок, потом снова — в более обширные и, наконец, в огромные. Стало понятно, что по мере нашего приближения к тому месту, где королева устроила свою берлогу, помещения становились чище и даже были лучше освещены. И все же я не мог избавиться от ощущения, что тут просто оттащили хлам в ближайшие углы, которые мало использовались.

При лучшем освещении я, наконец, увидел, что до сих пор рассматривала Сит. В коридорах урЗрети создали громадные мозаики с изображением великих битв, сцен из романов и истории и даже мифов — такие как история развития урЗрети от их первоначальных форм до способности взлетать. Каждая, хоть и маленькая, мозаика была изготовлена из драгоценных камней, малой доли которой человеку хватило бы для безбедной жизни не на одно десятилетие. Но даже когда эта мысль пришла мне в голову, я не мог представить себе, что такую красоту можно испортить.

Наконец мы добрались до еще одного круглого портала, сияющего золотым светом. Несколько урЗрети забрали у нас поводья наших коней и отвели их прочь, а нас ввели в тронную комнату королевы. Я назвал это круглое помещение «комнатой», так оно и было, но внутри это слово как-то сразу забывалось.

Первое, что я заметил, было немыслимое количество золота. Не было ни одного не позолоченного участка, ни одной горизонтальной поверхности, на которой не было бы водружено золотой урны, статуэтки или драпировки из золотой ткани. Даже трон, имевший вид гигантского яйца с одной вырезанной стороной, был покрыт золотом и инкрустирован драгоценными камнями. Сиденье заполняли золотые бархатные подушки.

Вторая особенность комнаты, которую нельзя было не заметить, — сюжеты, изображающие птиц: эти птицы всюду лезли вам в глаза. Стенные панели от пола до самого верха были покрыты экраном из позолоченных веток и сучков. Они были гораздо больше натуральной величины, но переплетены таким образом, как это делают птицы для своих гнезд. Они даже расширялись у основания, предполагая чашу гнезда, и на золотой мозаике паркета продолжалась эта тема. Над головой, на потолке, были подвешены на почти невидимых нитях золотые листья, а над ними были звезды, луна и солнце. Узор из перьев покрывал ковры и подушки, а скульптуры и другие предметы меблировки были сделаны в виде птиц, или несли на себе изображения птиц, или были украшены каким-то птичьим атрибутом.

Даже платье королевы было изготовлено из золотой ткани и расшито птицами. Но я это понял не сразу, а через одну-две минуты, потому что я увидел торчащие из рукавов руки, покрытые перьями. Перья по цвету сочетались с окраской ее серого лица и других обнаженных частей тела, так что я решил, что эти перья — часть ее тела. У нее ни на волос не было достоинства или стати гиркимов, которых я видел в Окраннеле и в крепости Дракона, но перья были.