Воин кровавых времен - Р. Скотт Бэккер

— Зиркиреа-а-а! — взвыл Найюр.

Женщина завизжала от ужаса. Найюр взглянул вперед и увидел, как на западную оконечность поля вылетают несколько десятков фаним.

«Гребаные кианцы!»

Найюр развернул выдыхающегося вороного и погнал его к северному выходу с площади, благодаря нансурцев и их рабскую приверженность к компасу. В воздухе висели отдаленные крики и резкие вопли «ют-ют-ют-ют!». Безымянная женщина плакала от страха.

Нансурские палатки-бараки уходили на север, напоминая ряды подточенных зубов. Проход между ними все приближался. Женщина попеременно то смотрела вперед, то оглядывалась на кианцев, и то же самое проделывал ее черноволосый младенец. «Странно, — подумалось Найюру. — Младенцы откуда-то знают, когда нужно вести себя тихо». Вдруг и из северного прохода хлынули фанимские кавалеристы. Найюр резко свернул вправо и поскакал вдоль легких белых палаток, выискивая, где бы проскочить между ними. Так ничего и не обнаружив, он погнал коня к углу. Все больше и больше кианцев вылетали из восточного выхода и рассыпались по площади. Те, кто гнался за ним, приблизились, судя по топоту копыт. Еще несколько стрел вспороли воздух у них над головами. Найюр резко развернул вороного и скинул женщину на пыльную землю. Младенец тут же завопил. Найюр сунул ей нож — прорезать холст шатров…

Воздух загудел от грохота копыт и криков язычников.

— Беги! — рявкнул Найюр на женщину. — Беги! Его окутало облако пыли.

Найюр со смехом развернулся.

Выхватывая палаш, он увернулся от сабли, идущей по широкой дуге, и нанес нападающему колющий удар в подмышку. Потом сломал меч следующему нападающему и располосовал тому грудь. Кровь ударила из рассеченного тела, словно вино. Следующего он поймал за щит, вращая мечом, словно булавой. Кианец опрокинулся назад, свалился с коня и каким-то образом умудрился приземлиться на четвереньки. Шлем слетел с него и покатился под копыта. Перехватив меч, Найюр заколол его ударом в основание черепа.

Он встал на стременах и стряхнул кровь с клинка в лица потрясенным кианцам.

— Кто?! — взревел Найюр на священном языке.

Он принялся рубить оставшихся без всадников лошадей, которые отделяли его от врагов. Одна рухнула, молотя ногами в воздухе. Другая пронзительна заржала и вломилась в ряды кианцев.

— Я — Найюр урс Скиоата, — выкрикнул Найюр, — неистовейший из мужей!

Тяжело дышащий вороной сделал шаг вперед.

— Ваши отцы и братья — на моих руках!

Глаза язычников отблескивали белым из теней их посеребренных шлемов. Некоторые вскрикнули.

— Кто, — проревел Найюр с таким остервенением, словно все его тело состояло из одного горла, — кто хочет убить меня?

Пронзительный женский крик. Найюр бросил взгляд назад и увидел безымянную женщину, задержавшуюся у входа в ближайший шатер. Она сжимала нож, который дал ей Найюр, и махала руками, призывая его следовать за ней. На миг Найюру показалось, будто он всегда знал ее, будто они много лет были любовниками. Он увидел проблеск солнечного света с дальней стороны шатра, там, где она разрезала стену. Потом он заметил какую-то тень над собою, услышал нечто не совсем…

Несколько кианцев завопили — тоже от ужаса, но иначе.

Найюр сунул левую руку за пояс и крепко сжал в ладони отцовскую Безделушку.

На миг он встретился взглядом с широко распахнутыми, ничего не понимающими глазами женщины, увидел младенца у нее за плечом… Это был сын — теперь Найюр откуда-то это знал.

Он попытался крикнуть. Они превратились в тени в ливне сверкающего пламени.

Одно пространство.

А пересечения бесконечны.

Келлхусу было пять лет, когда он впервые вышел за пределы Ишуаля. Прагма Юан собрал всех детей этого возраста и велел им ухватиться за длинную веревку. Затем он без всяких объяснений свел их вниз по террасам, вывел к Охряным воротам, а оттуда — в лес, и остановился, лишь добравшись до рощи могучих дубов. Он позволил детям немного побродить по роще — как теперь понимал Келлхус, чтобы повысить их чувствительность по отношению к самим себе. К щебету ста семнадцати птиц. К запаху мха на коре, почвы, дышащей под маленькими сандалиями. К цветам и формам: белые полосы солнечных лучей на фоне медного полумрака, черные корни.

Несмотря на поразительную новизну происходящего, Келлхус способен был думать лишь о прагме. По правде говоря, он едва ли не дрожал от предчувствия. Все видели прагму Юана со старшими мальчишками. Все знали, что он обучает старших мальчишек тому, что именуют путями тела…

Путями битвы.

— Что вы видите? — в конце концов спросил старик, глядя на полог листвы.

Посыпались нетерпеливые ответы. Листья. Ветки. Солнце.

Но Келлхус видел больше. Он подметил засохшие сучья, давку состязающихся ветвей и веточек. Он видел, как деревца поменьше, молодая поросль, чахнут в тени великанов.

— Борьбу, — сказал он.

— В каком смысле, Келлхус?

Страх и ликование — взрыв детских чувств.

— Д-деревья, прагма, — запинаясь, отозвался он. — Они воюют за… за место.

Верно, — согласился прагма Юан. — И этому, дети, я и буду вас учить. Как быть деревом. Как воевать за место…

— Но деревья не двигаются, — сказал кто-то из детей.

— Двигаются, — сказал прагма, — но медленно. Сердце дерева делает лишь один удар, весной, потому ему приходится вести войну на все стороны одновременно. Оно должно ветвиться и ветвиться, пока не заслонит собою небо. Но вы — ваши сердца делают много ударов, и вам нужно вести войну лишь в одном направлении зараз. Именно таким образом люди овладевают местом.

Невзирая на возраст, прагма вскочил, словно мячик.

— Давайте, — сказал он, — попробуйте прикоснуться к моим коленям.

И Келлхус тоже ринулся вместе с остальными сквозь пятна солнечного света. Он верещал от расстройства и восторга всякий раз, как палка хлопала или тыкала его по спине. Он изумленно глядел, как старик пляшет и кружится, а дети плюхаются на попы или катятся по опавшей листве кубарем, словно барсуки. Никто не сумел дотянуться до его ног. Никто даже не сумел войти в круг, очерченный его палкой.

Прагма Юан был деревом-победителем. Единственным владельцем своего места.

Кхиргви в своих потрепанных коричневых плащах, повесив щиты на лакированные бока верблюдов, подгоняли их и угрожающе размахивали саблями. Воздух звенел от их улюлюканья.

Келлхус поднял свой меч, меч дунианской работы.

Кхиргви захохотали. Темные лица жителей пустыни, такие уверенные…

Они мчались к кругу, очерченному его мечом.

Найюр пнул седло и опаленную тушу лошади. Он отряхнулся от пепла, моргая из-за едкого дыма, резавшего глаза. Звон. Мир состоял из дыма, вони сгоревшего мяса — и звона. Найюр ничего больше не слышал.