Томас Квик. История серийного убийцы - Ханнес Ростам

располагался в роскошном помещении по соседству со Шведской конфедерацией профсоюзов.

Без четверти два, когда я уже собрался идти на встречу, зазвонил мой мобильник.

— Звонил Клаэс Боргстрём! Он не разговаривал с Квастом и ничего не знает, — сообщил необычайно возбуждённый Стуре Бергваль.

Боргстрём рассказал, что у него будет брать интервью канал SVT, и он немного волнуется.

— А потом он взглянул на счета по трём делам и несколько успокоился. В общей сложности там значилось около тысячи рабочих часов — за те три случая, о которых вы будете беседовать.

Тысяча рабочих часов — это немало, и Боргстрём перестаёт нервничать, будучи полностью уверенным, что обладает преимуществом в своих знаниях о деле Квика.

— Он предположил, что вы потратили около сорока часов, — смеётся Стуре.

Мне подумалось, что если бы я получал за свою работу столько же, сколько адвокат, то уже давно не испытывал бы никаких проблем с деньгами.

— А знаете, что ещё он рассказал? Он вступил в партию и метит на министерский пост после выборов. Подумать только, он рассказал это именно мне! Разве не удивительно?

— Очень странно, — отвечаю я, думая совсем о другом.

Я уже стою у нужного дома. Наш разговор заканчивается, я поднимаюсь по шикарной лестнице и звоню в офис конторы «Боргстрём и Будстрём».

Всё готово к съёмке, и, когда спустя несколько минут появляется Клаэс Боргстрём, мы приступаем к интервью. Боргстрём спрашивает, какова моя отправная точка. Что я думаю обо всём этом?

Я честно рассказываю, что изначально у меня не было собственного мнения в этом вопросе, но со временем расследование стало казаться всё более странным. Он внимательно смотрит на меня своими серо-голубыми глазами.

— Сколько вы потратили времени? — интересуется он.

— Около семи месяцев, — отвечаю я и вспоминаю разговор со Стуре.

— Семь месяцев? Полные рабочие дни?

Боргстрём с недоверием смотрит на меня, когда я пытаюсь объяснить, что у меня ненормированный график.

— Я просмотрел три дела, в которых принимал участие. Это Терес, Аппояуре и Леви, — говорит Боргстрём. — В общей сложности это тысяча рабочих часов.

— Значит, вы хорошо подготовлены, — приободряю его я.

— Да, это значит, что у меня есть приличные знания по многим вопросам.

Я начинаю издалека и прошу рассказать, как он стал адвокатом Квика.

— Он позвонил мне во время расследования убийств на озере Аппояуре и спросил, не хочу ли я ему помочь. Разумеется, я согласился. Потом я стал его представителем на четырёх судебных слушаниях, а расследования продолжались несколько лет.

Мне даже не нужно задавать вопросы. Вскоре Боргстрём заговаривает об особенностях процесса защиты «серийного убийцы», который по собственной воле рассказывает о своих деяниях.

— Для защитника такие случаи нормальны, я неоднократно представлял интересы людей, которые признавались в том, что совершили убийство.

— Даже если их изначально не подозревали?

— Нет, в целом обычно кого-то сначала подозревают, а потом этот человек признаётся, — соглашается Боргстрём.

Клаэс Боргстрём подчёркивает, что одного признания недостаточно: необходимо собрать доказательную базу. В случае Томаса Квика таковой оказался его собственный рассказ: раз за разом он упоминал подробности, которые могли быть известны только тому, кто совершил преступление. Убийство Терес Юханнесен, по его словам, — яркий тому пример.

В ответ на это я показываю Боргстрёму фотографию бетонных джунглей Фьелля, которые Квик описал как идиллическую деревню с невысокими строениями. Потом достаю фотографию Терес — девочки с чёрными волосами и кожей оливкового цвета, которая Квику представлялась блондинкой. И добавляю описание одежды Терес в день её исчезновения.

— Почему Квик так часто ошибался, рассказывая о своих убийствах? — интересуюсь я.

— Если пролистать весь материал расследования, то несовпадений будет куда больше. Вы привели лишь несколько примеров, — отвечает Боргстрём.

Квик сказал, что Терес была одета в розовые треники и лакированные ботинки и у неё были крупные передние зубы. Боргстрём смотрит на фотографию: джинсовая юбка, мокасины, передних зубов нет совсем.

— Насколько я помню, позднее он изменил показания и сказал, что у неё были тёмные волосы. И упоминал застёжки на обуви. Его признали виновным, поскольку он дал такие показания, которые при проверке оказались верными. Такие сведения можно объяснить лишь тем, что он присутствовал на месте преступления.

Клаэс Боргстрём умён, и мне хочется надеяться, что он ещё и честен в своих мыслях. Стремясь прояснить ему ситуацию, я пытаюсь рассказать, как Квика снабжали информацией. Я говорю о статьях в норвежской «Верденс Ганг», откуда он выудил всю необходимую информацию перед первым признанием.

— Не всю информацию, — возражает Боргстрём.

— Всю, — настаиваю я.

— Там не было про экзему на локтевых сгибах, — поясняет Боргстрём.

— Нет, но об этом он стал говорить намного позже!

— Но вы ведь сказали, что из этой газеты он почерпнул всю информацию!

— Я сказал, что он нашёл всю необходимую информацию для того, чтобы признаться в убийстве, — отчаянно возражаю я. — Он говорит, что Терес — блондинка! Что у неё совсем другая одежда! Одни сплошные ошибки!

— Нет, — парирует Боргстрём, — заколки для волос — это правда, и это не то же, что застёжки на обуви.

Когда Терес исчезла, её волосы были собраны с помощью резинки и заколоты синей заколкой. 14 октября 1996 года, после восьми месяцев допросов, Квик сказал, что у Терес была повязка — не резинка и не заколка — вероятно, оранжевого цвета. И спустя ещё год, 30 октября 1997 года, он всё ещё утверждал, что речь шла о повязке.

Я начинаю понимать, что моя стратегия, заключавшаяся в том, чтобы предоставить фигурантам дела факты и возможность высказать своё мнение по этому поводу, полностью провалилась.

Почему Клаэс Боргстрём, получивший деньги за тысячу часов работы, был настолько плохо информирован? Неужели можно было не заметить, что Квик допустил множество ошибок? Если бы он просто ткнул пальцем в небо, результат оказался бы примерно таким же! Я превратился в одного из кверулянтов, цепляющихся за детали, которые были никому не понятны и не интересны за пределами нашего узкого круга. А так может получиться только репортаж очень-очень низкого качества.

«Дьявол кроется в деталях», — тихо бормочу я, предпринимая очередную попытку объяснить, как главным информатором Квика оказались СМИ. Боргстрёму всё равно. Для него это дело давно закончено, Квика признали виновным в восьми убийствах, а он, судя по всему, теперь жалеет, что согласился дать интервью.

Я протягиваю ему письмо, которое Томас Квик написал норвежскому журналисту Коре Хунстаду. Боргстрём зачитывает его:

«Я готов встретиться при условии, что получу двадцать тысяч крон (у меня сломались колонки, нужны новые). Когда приедешь, у тебя при себе должна быть выписка со счёта, подтверждающая, что