Кораблекрушение у острова Надежды - Константин Бадигин

Михайла Нагой набычился, нахмурил густые брови.

— Подумай, дьяк, не ошибись. Много будешь награжден от царевича Дмитрия.

— Нет, не проси, не могу… А царевичу Дмитрию желаю счастья и здоровья на многие лета. — Степан Гурьев налил полную чашу хмельного меда. — За царевича Дмитрия!

Михайла Федорович Нагой подумал мгновение, налил и свою чашу:

— За царевича Дмитрия!

И Степан Гурьев и Михайла Нагой испили до дна.

— Беда на нас глядит, — сказал Нагой, вытерев усы. — Страшные слухи по Москве ходят. Мы теперь глаз с Дмитрия не спускаем. Без кормилицы и шагу ему шагнуть не даем. Царица Марья из своих рук царевича кормит и поит… Умный отрок, писать и читать умеет, жалко, ежели что…

Михайла Нагой неожиданно громко всхлипнул и долго вытирал глаза вышитым полотенцем.

Клешнин Андрей Петрович приехал в Углич через три дня после приезда Степана Гурьева. Он остановился в лесу недалеко от города и послал своего слугу узнать, где поселился царский дьяк. Близ полуночи, когда на посаде все спали, Клешнин въехал в земляной город, нашел царского дьяка и велел его разбудить.

Степан Гурьев удивился приезду окольничего Клешнина, да еще в глухую ночь. Андрей Петрович осмотрел горницу, выглянул за дверь и, убедившись, что поблизости никого нет, снял с пальца перстень. В бледном свете луны сверкнуло золото.

— Узнаешь? — с усмешкой сказал окольничий.

— Перстень Бориса Федоровича Годунова!

— Тише! — Клешнин испуганно оглянулся. — Теперь слушай: правитель приказал убить царевича Дмитрия, он вносит смуту в государство. Мамка Василиса Волохова наш человек. В остальном поступай как знаешь. Однако без особливого приказа царевича не трогай. Готовься и жди гонца. Понял?

— Я должон убить царевича Дмитрия? — сорвался на крик Степан. — Но ведь Борис Федорович не говорил мне об этом!

— Тише!.. Он сказал о перстне. Кто покажет тебе перстень правителя, тот передаст его приказ.

Степан Гурьев понял. Так вот что задумал Борис Годунов. Дьяк хотел отказаться. Но тут же ему пришло в голову, что таким поступком он подпишет себе смертный приговор. Человек, узнавший великую государскую тайну, не может жить на свете. Правитель, защищая себя, должен уничтожать таких, как Степан Гурьев… Надо согласиться. Потом увидим, что делать. Окольничий Клешнин страшный человек: убить для него так же просто, как плюнуть.

— Ты прав, Андрей Петрович. Я должен выполнить приказ правителя.

— Уразумел… Мамке Василисе Волоховой откройся, посули деньги. Вот двести рублев. — Клешнин бросил туго набитый кошелек на стол. — Она скажет, как прикончить змееныша. Правитель выручит из любой беды. Но боже тебя сохрани назвать кому-нибудь его имя… Никто не должен знать, что я был в Угличе, — добавил окольничий, вставая.

— Сколько дней я могу…

— Никто об этом не знает. Прискачет гонец с перстнем. Ну, будь здоров. — Клешнин, скрипя сапогами, вышел из горницы.

Степан Гурьев слышал, как на дворе фыркнула лошадь, звякнула сбруя. Вскоре на улице раздался топот лошадиных копыт.

Когда все затихло, Гурьев разбудил Федора Шубина, спавшего в хлеву на сеновале, рассказал ему о ночном госте и о приказе боярина Годунова.

— Что делать, дай совет, — спросил царский дьяк. — Однако царевича я убивать не согласен, на дитё руки не подниму.

— Само собой, — отозвался Федор Шубин, — не об том речь. Убить дитё ты не можешь, а не убьешь, тебя убьют. Так я понимаю?

— Так, Федор.

— Значит, надо думать, как нам свои жизни уберечь?

— Правильно.

— Бежать отсюда.

— Куда? Наши приметы везде знают.

— А ежели на север? В Холмогоры и далее на студеные моря?

— В Холмогорах, пока в море уйдешь, нас воевода схватит, закует в железа — и в Москву.

— Твоя правда.

Друзья пригорюнились: и так и эдак выходило плохо. Прятаться в лесах и жить разбоем не хотелось.

— Вот что, — оживился Степан. — В прошлом годе из низовских мест Днепра казаки приезжали в Москву к царю Федору Ивановичу. Просили денег, пороху, огнестрельного оружия и других припасов. Обещали царскую службу править… Сотник один там был, Остап Секира, хороший человек. Познакомились мы, не однажды мед пили. Помог я ему кое в чем. Когда время пришло уезжать, он мне сказал: «Ежели нужда случится, Степан, приезжай ко мне, встречу, как родного». Дом у него под Киевом и хозяйство свое. Жонка и дети… Вот разве на Днепр махнуть, там никто нас не тронет.

— А дети твои?

— Что ж дети. Проживут в Сольвычегодске. Деньги у Арины есть, баба она верная. А там, как бог приведет. Для тебя, Федор, и другая дорога есть… Ты ничего не знаешь, не ведаешь.

— Оставь, пустое. — Шубин махнул рукой. — У меня ни жены, ни детей. Вдвоем нам способнее. А с другой стороны посмотреть, так ведь они на дыбу меня поднимут, про тебя будут пытать.

— Могут и так.

— Как бежать думаешь? По дороге не перехватят?

— Побережемся.

— Дело, — сказал Шубин, предложение ему понравилось. — А сейчас давай спать, до утра времени много.

Степан Гурьев долго не мог заснуть. Он перебирал в уме все, что слышал за последнее время в Москве о царевиче Дмитрии. Он представил себе умного, хитрого правителя Бориса Годунова, не торопясь шагавшего к своей заветной цели. Правитель хочет быть на царском престоле, об этом в Москве шептались многие.

Борису Годунову подчинен московский двор, тысячи вооруженных стрельцов. Боярская дума да и сам царь Федор Иванович не может шевельнуть пальцем без его позволения. А здесь, в Угличе, кто может защитить царевича Дмитрия от наемных убийц правителя? Никто. Царевич обречен на смерть. И не только он, вряд ли Нагие избегнут опалы и ссылки… На душе у Степана сделалось тяжело, он жалел беззащитного царевича…

Потом он вспомнил разговоры с приезжими казаками. За чашей меда Остап Секира рассказывал, что по всей Приднепровской Украине властвует гетман запорожского войска Христофор Косинский, защитник простого народа. Он ополчился против польских панов и всех русских дворян, кто изменил православию и принял католическую веру. Из слов атамана Остапа Секиры мореход понял, что простой народ любит гетмана и бежит к нему с украинных земель в Сечь. Как большую тайну рассказал Остап Секира, что гетман Косинский ради спасения от польских панов предлагает царю Федору Ивановичу взять под свою высокую руку все Приднепровье.

«Что ж, — думал Степан, — гетману Косинскому сейчас нужны люди. За православную веру воевать не грех… Только бы добраться до Киева. Ну ничего, хуже бывало».