Абель-Фишер - Николай Долгополов

— Придумываются всякие хитрости, я бы сказал — выстраивается целая судьба.

— А без этого нельзя? Или от дикого напряжения человек ломается?

— Через два-три года разрядка необходима. Без этого очень сложно работать. Разрабатываются легенды, которые бы оправдали отсутствие.

— Все-таки на десятый год нелегальной работы даже такого гениального разведчика, как Абель, арестовали. Была ли необходимость рисковать его жизнью, держать там Марка так долго? Он не чувствовал, что вокруг него сгущаются тучи?

— Нет. Все было благополучно. Если бы не Вик, он бы, конечно, трудился и дальше. Но нелегалы работают только с полного своего согласия. Устал, иссякла энергия, нет активности, возникли домашние проблемы, иные доводы — прерывай командировку. В первую очередь во внимание принимаются интересы лица, выехавшего на работу. А главный закон разведки — если тебе что-то грозит, выезжай. Бросай все, ни на что не обращай внимания. Ничего важнее безопасности разведчика нет! И последнее: в какую бы беду ни попал, будет сделано все, чтобы тебя выручить.

— Почему же при этом благоговейном отношении к разведчикам среди них не было героев Советского Союза? Даже Абелю такого звания не присвоили.

— В то время среди нелегалов героев не было. В 1930— 1960-е годы разведчик мог получить орден — максимум. Даже медали юбилейные «ловили» редко. Их больше стали давать в 1970-е. А сейчас, как вы сами прекрасно знаете, герои есть.

— Позвольте спросить: каково место Абеля в этом геройском ряду?

— Каждый выполняет то, что нужно. Однако Вильям Генрихович, наверное, один из самых сильных.

— Если «один из», следовательно, есть и были разведчики такого же ранга?

— Были. Тоже нелегалы. Я вам о конспирации рассказывать не стану — и так понятно. До тех пор, пока человек работает, и хорошо, он абсолютно неизвестен. Если бы не предательство, то имя Вильяма Генриховича Фишера известно было бы лишь горсточке сотоварищей… Вот и Конон Трофимович Молодый тоже бы оставался в полной тени, если бы не провал… Поймали, с колес на Западе вышла книга, в которой рассказывалось о Лонсдейле и его помощниках. И все равно об этом великом разведчике и сегодня многое недосказано. Наблюдается в этой работе определенный парадокс: вот ушел Абель, и ничего о нем нет — ни одной снятой на родине документальной кинопленки, кроме кадров из художественного фильма. Жалко!

— Понимаю, что вы высокого мнения о коллегах. Но не будете отрицать, что тот же Абель провален своими? Хотя в те годы предательство было небывалой чрезвычайностью. Зато сегодня, в новые времена, к кому только ваши сотрудники не перебегали…

— Проблема серьезнейшая. Обратите внимание на то, когда разведчики уходили: в годы сталинских репрессий, потом при Хрущеве тоже несколько человек соскочило и потом уже при «перестройке», при резкой перемене политической ситуации. Я ненавижу изменников, однако представить, какое психологическое давление уехавший туда испытывает, пожалуй, могу. Нервного срыва не исключаю.

— Но на полковника Олега Гордиевского, кажется, не давил никто. Тем не менее он сбежал в Лондон…

— Предал и сознает это. Страшно быть предателем! Как бы ни описывал себя Гордиевский в своих книгах, я уверен, что у него до конца жизни кошки на душе будут скрести.

— Слышал, будто ему все-таки разрешат вернуться?

— Ерунда! Сам не приедет, даже если разрешат.

— Но жена-то к нему уехала.

— Слава богу! Правда, сейчас они официально развелись.

— Согласитесь, люди теперь сто два раза подумают, стоит ли оказывать вам помощь, если в Службе попадаются такие, как Гордиевский.

— Нам лишь в последние несколько лет стало легче. А раньше, особенно в начале 1990-х, когда работали там, все это морально давило. И вы, журналисты, на нас нападали. Ну, скажите, было такое в США, в Англии? Взяли и огульно записали нас в НКВД.

— А вы тогда не поспешили объяснить разницу между НКВД и Службой внешней разведки…

— Теперь объяснили. Но по-прежнему все говорят о репрессиях НКВД и КГБ и никто не упоминает о репрессиях против разведчиков. Вы знаете о судьбе резидентов, которые были отозваны в Москву перед войной? Почти все погибли. А что было после смерти Сталина, когда в 1953 году Берия решил вывести всех руководителей разведки из-за границы? Трагическая судьба: лагеря, тюрьмы. Или возьмите 1938-й, когда всех увольняли, расстреливали…

— Но поставьте даже Абеля в теперешние условия, и работать ему…

— Ему было бы тяжелее жить! Вильям Генрихович был человек абсолюта.

— Иван Иванович, и под занавес последний вопрос: сейчас в мире все же потеплело. Долго ли осталось существовать вашей профессии?

— Потеплело — и прекрасно. А профессий древнейших в мире две. Какую из них поставить на первое место, сказать не решаюсь, и обе до сих пор в цене. Не знаю, как насчет девичьей, а наша не исчезнет до тех пор, пока будут существовать государства — хотя бы и с единым строем. Чего греха таить: требуется научно-техническая информация. Англичане интересуются французами, те — американцами. Разведки не работают против народов чужих стран. Они трудятся ради интересов собственной державы, и, значит, наших с вами. Не то что скоропостижной, а вообще кончины разведслужб не предвижу. Древнейшей профессии суждено таковой и остаться.

Народного артиста СССР Донатаса Баниониса было довольно легко разыскать в Паневежисе, где он тогда по-прежнему играл в родном театре. Актер, исполнивший в 1968 году роль разведчика Ладейникова в фильме «Мертвый сезон», отвечал на вопросы с легкой ностальгией.

— Скажите, Донатас, вы были знакомы с полковником Абелем лично?

— Я абсолютно честно говорю вам: не знал об Абеле ничего. Видел его издалека единственный раз на премьере «Мертвого сезона».

— А с его коллегами познакомились? Были же у фильма консультанты…

— Я этих консультантов-разведчиков не встречал. Хотя был один: приехал на съемку, когда мы снимали обмен на мосту. Мне этого человека показали и сказали, что это Конон Лонсдейл и якобы я его играю. Он вернулся в Советский Союз и, рассказывали, пишет свои мемуары о том, как работал там. Я Конону говорю: «О, Господи, вы совсем не похожи на разведчика». Действительно, он такой… не киношный. Конон посмеялся и ответил, что какой бы он был разведчик, если был бы похож. И говорит мне: «Вот вы такой же, как я». Это его замечание стало для меня как бы утверждением, что я смогу сыграть то, что мне приятно: судьбу человека. Но режиссера Савву Кулиша консультировали, контакт с разведчиками он и сценарист Владимир Вайншток имели. Потому что когда я что-то спрашивал, мне отвечали: «Да, твой прототип говорил то-то и то-то».

— И как вам в том фильме игралось? Роль-то по тем давним временам была не из обычных…

— Сценарий был написан как боевик. Но так играть я не согласился. Мне думалось, что важнее показать человека, который действительно пережил большие потрясения. Был разведчиком, его поймали, посадили в тюрьму, потом обменяли, и он вернулся. История трагическая. Играть мне было интересно. И мы стали менять сцены. Снимали отдельными кусками не то, что написано, а то, что я предлагал: не героическую ситуацию, а судьбу пострадавшего человека, которому трудно, который еще не знает, что его ждет после возвращения домой… Это ближе к жизни и правде! В «Мертвом сезоне» мне было очень хорошо играть: режиссеры сильные, партнеры тонкие. И героический сценарий мы переделали в человеческий. Был даже момент, когда после просмотра отснятого материала руководство «Ленфильма» хотело закрыть картину, а меня с роли снять.