Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - Николай Ямской

Вообще, странное, противоречивое чувство охватывает сегодня при чтении этих воспоминаний. В отличие от мемуаров маршала Жукова, данные тексты никто в процессе подготовки к выпуску не подвергал ни идеологической правке, ни всесторонней фактологической проверке. А все потому, что они абсолютно вписывались в насаждаемые сверху каноны, хотя – уж чего-чего, – а в проверке многое в них нуждалось. Это «многое» почти не касалось основных событий войны, включая начало боев за Берлин. Во всех трех книгах вообще немало правды, причем такой, о которой знают и могут рассказать только непосредственные участники событий. Однако вся эта подлинность, чем ближе к кульминационным событиям Берлинской операции, тем больше, словно уходила в песок. И тогда в угоду ими же рожденной версии все три автора брались заполнять свои мемуары какой-то совершенно невообразимой беллетристикой.

Наиболее очевидных несуразностей, не удержавшись, коснулся в своих воспоминаниях другой непосредственный участник штурма – С. Неустроев. Вот некоторые из его замечаний. «В книге „Знамя над Рейхстагом“ генерал В. Шатилов пишет: „…в четырнадцать двадцать пять рота Ильи Яковлевича Съянова ворвалась в главный вход Рейхстага… От главных сил дивизии (от батальонов В. Давыдова и С. Неустроева. – С. Н.) рота была отрезана сильнейшим огнем со стороны Бранденбургских ворот… Вызвав Сосновского (командующего артиллерией дивизии. – С. Н.), я велел ему в 5 часов 50 минут вечера подготовить артиллерийский налет по Рейхстагу… В половине шестого вечером необычайной силы грохот потряс землю и воздух. Это заговорили сто с лишним орудий дивизии и корпуса. Они били по замурованным окнам второго этажа Рейхстага… “ („Знамя над Рейхстагом“. 1-е изд. 1966. С. 296—297). Ознакомившись с книгой генерала Василия Митрофановича Шатилова, мы, участники штурма фашистской цитадели, были поражены! Как же так? В Рейхстаге находилась рота И. Я. Съянова, о чем выше пишет сам же В. М. Шатилов, и вдруг он, командир дивизии, приказывает открыть огонь из ста с лишним орудий по окнам второго этажа? Там же наши, около сотни живых людей!!!

Такое описание боев за Рейхстаг не соответствует действительности» [158].

О том, что уж слишком явно «не соответствует», потом спохватился и сам автор. Не случайно в следующих, выпущенных вслед за первым изданиях Шатилов от этого утверждения предпочел избавиться. А вот Ф. Лисицын, тоже в своей 1978 г . выпуска книге «открывающий» в 18.00 огонь по находящейся в Рейхстаге авангардной группе, в ее втором, вышедшем через семь лет издании этот убийственный сюжет почему-то оставил…

Очень неудобным оказался зоркий неустроевский глаз и для бывшего комполка Ф. Зинченко. Комментируя книгу последнего «Они штурмовали Рейхстаг», С. Неустроев подчеркнул: «… и он, работая над своими мемуарами, пошел против исторической правды, покривил душой. Федор Матвеевич написал следующее: „…мое место там, в боевых порядках 1-го батальона, ведущего бой в Рейхстаге. Здесь, в „доме Гиммлера“, мне делать уже просто нечего… “ Зинченко „переместил“ в Рейхстаг не только штаб полка, но и полковой медицинский пункт в полном составе во главе со старшим врачом полка… а также тыловые части полка и заместителя командира полка по снабжению» [159].

Таких достаточно красноречивых с точки зрения подлинности «фактов» в «Рейхстаговских» главах воспоминаний Шатилова, Зинченко и Лисицына более чем достаточно. Однако не менее красноречиво и то, о чем они умалчивают. Например, все трое дружно попытались не заметить подвига разведчиков из группы капитана Макова. Правда, сделали это по-разному. В книгах Шатилова такой группы вообще нет. Зинченко поступил потоньше: в его книге «маковцы» лишь на мгновение мелькают в общем перечне имен в цитате из шеститомной «Истории Великой Отечественной войны».

В наиболее трудном положении оказался Ф. Лисицын. Это Шатилов и Зинченко в случае чего могли сослаться на то, что об участии данной группы в штурме им лично мало что известно: ведь она управлялась из штаба корпуса и, следовательно, действовала вполне автономно от полкового и дивизионного командования. Лисицын же позволить себе такую фигуру умолчания не мог. Ведь именно он был непосредственным свидетелем доклада Макова из Рейхстага на КП Переверткина, что сам же неосторожно подтвердил на ноябрьской встрече 1961 г . И именно он на этой же встрече «засветился» еще раз, поспешив выступить с предложением восстановить справедливость и представить всех незаслуженно забытых героев к Золотой Звезде. Более того, было и еще одно обстоятельство, которое ограничивало Лисицына в маневре и о котором знал только он и еще один человек. Дело в том, что к середине 80-х годов обстановка в верхах стала все более отчетливо смещаться к тому, что потом назовут «перестройкой». Уловив еще только чуть-чуть дующий поверху ветерок перемен, опытный политработник Лисицын решил быть поосторожнее с исторической правдой. И при подготовке второго, исправленного издания специально вызвал в Москву и несколько часов беседовал в своей просторной квартире на Кутузовском проспекте с М. П. Мининым. Михаил Петрович поведал мне потом, как в ходе длительной беседы подробно рассказывал и без того достаточно информированному бывшему начполитотдела армии о всех обстоятельствах действия их группы в том последнем бою за Рейхстаг.

Так что совсем уж промолчать о «маковцах» в своей книге Лисицын не мог. Но и всей правды сказать не хотел.

Поэтому в собственных воспоминаниях осветил действия этих разведчиков лишь мимоходом, для иллюстрации, так сказать, массового солдатского героизма. Впрочем, даже в этом случае он выбрал позицию некоего стороннего наблюдателя. И ни словом не упомянул, как докладывал Маков по рации из Рейхстага в штаб корпуса о водружении корпусного знамени, хотя сам был тому свидетелем. Максимум, что себе Лисицын позволил, это укрыться за оговоркой «как свидетельствуют донесения».

После чего в двух строчках скороговоркой констатировал факт водружения над Рейхстагом корпусного красного стяга[160].

При такой подаче ни о первенстве разведчиков группы Макова в водружении, ни о действительном времени вступления наших солдат речь уже можно было не вести.

В официальной советской пропаганде литературные упражнения столь авторитетных свидетелей и очевидцев оказались более чем востребованными. Многие сюжеты, в том числе и описанного выше свойства, из их литературных трудов быстренько перекочевали в другие публикации. Те из авторов, которых по причине их отдаленности от места непосредственных событий можно было бы в лучшем случае отнести к категории «косвенных свидетелей», просто монтировали свой собственный текст со «свидетельствами», почерпнутыми из публикаций Шатилова. Не забывая при этом как-то показать, что тоже находились в непосредственной близости от «эпицентра исторических событий». Другие, в основном литераторы, на такую близость особо претендовать не могли. Но старались компенсировать этот «изъян» поисками – пусть в рамках дозволенной «официальной версии» – новых, незаслуженно забытых героев. Таких в нашей истории, конечно же, оказалось очень много, гораздо больше, чем достоверной, документированной информации, доступ к которой после всех «мемуарных историй» к тому же надежно перекрыли. Так что появилась целая когорта «ловцов сенсаций», которые вполне вписывались в заданные генералом Шатиловым исторические параметры. Но в их рамках старались что-то «углубить и расширить». Поскольку сама основа была шаткой, все эти журналистские расследования не столько приближали к истине, сколько изобретали новую упаковку для старого мифа.