Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

От времени пребывания Марины Мнишек в Рязанской земле не сохранилось никаких документов. Однако известно, что сами Мнишки пытались найти свою заблудшую дочь. В августе 1612 года в земском ополчении получили сведения о приезде в Архангельск шотландского наемника Якоба Шава, по расспросным речам которого один «немчин», отпущенный ранее в полки, вез письма Марине Мнишек от родных: «что присланы из Литвы от Сандомирского грамоты к дочере его к Маринке с тем немчином, которого мы к вам отпустили наперед сего с Фрянцыскусом» [480]. Неизвестно, добрался ли в итоге этот Франциск до Марины Мнишек и успела ли она получить вести из дома. Наверное, это было последнее послание ее отца, умершего в начале 1613 года.

Марина Мнишек и боярин Иван Мартынович Заруцкий пытались установить какие-то контакты с сановниками Речи Посполитой, посвященными в московские дела. Марину Мнишек обвиняли в сношениях с Александром Госевским, а Заруцкого – в переписке с литовским гетманом Яном Карлом Ходкевичем. Не позднее февраля 1613 года были перехвачены целых два послания гетмана к Заруцкому. Московское правительство в грамоте на Дон так передавало их содержание: будто бы король Сигизмунд III призывал Заруцкого «делать смуту», обещая ему за службу дать на выбор Великий Новгород, Псков с пригородами или даже Смоленск, а также «учинить его великим у себя боярином и владетелем». Пункт о переписке Заруцкого с польским королем был включен даже в наказ посланнику Денису Оладьину, отправленному в Речь Посполитую в марте 1613 года от Земского собора. В 1615 году у брата Заруцкого, Захарьяша, были захвачены письма «от короля к Ивашку Заруцкому» и «Олександра Гасевского к Маринке», но точно датировать эти послания по упоминаниям в описи документов Посольского приказа не представляется возможным [481]. Возможно, они относятся к октябрю 1612 года, когда король Сигизмунд III самонадеянно двинулся на Москву, думая, что ему удастся воцариться в русской столице. Король дошел только до Волока, где и узнал о том, что его поход не имеет перспективы. Тогда Марина Мнишек и боярин Иван Заруцкий вполне могли думать о том, чтобы предложить королю свои услуги. А вот к кому «царица» уже не могла обратиться за помощью, как делала много раз в самые критические моменты, – так это к гетману Яну Сапеге, умершему в Москве еще в сентябре 1611 года.

Пора в очередной раз определяться настала для Марины Мнишек и главы ее «правительства» после избрания Земским собором 21 февраля 1613 года на русский престол царя Михаила Федоровича Романова. Присяга новому царю давала повод немногим русским городам, присягнувшим ранее Марине и ее сыну, отказаться от власти воевод, поставленных Иваном Заруцким.

Самой Марине с «царевичем» походная жизнь не могла быть в радость. В декабре 1612 года в Темников даже пришел слух, «что воренок на Михайлове умер» (наверняка поначалу речь шла о какой-нибудь детской простуде, превратившейся по дороге в смертельный недуг). В поисках выхода Марина Мнишек даже рассорилась со своим боярином. По сообщению бежавшего от них к царю Михаилу Федоровичу бывшего сапожковского воеводы Изота Толстого, «Зарутцкой-де будто хочет итги в Кизылбаши, а Маринка-де с ним итти не хочет, а зовет его с собою в Литву». Может быть, следствием этого спора стало обращение Ивана Заруцкого… в Москву. В наказе послам в Англию в июне 1613 года говорилось: «И Зарутцкой при нас прислал к царскому величеству… просить, чтоб царское величество на милость положил, вину его отдал, а он царскому величеству вину свою принесет и Марину приведет. И, чаем, подлинно добил челом, и не добил челом, и он пойман, а детца ему негде» [482]. Если известие наказа не тенденциозный вымысел, то Марина Мнишек опять попала в тот заколдованный круг, из которого ей никак не удавалось выбраться в Московском государстве. Теперь уже последний ее сторонник также готов был «торговать» ею с московским царем, как ранее это делал гетман Лжедмитрия II князь Роман Ружинский, собиравшийся отправить Марину Мнишек под Смоленск к королю Сигизмунду III. Но на этот раз Марина должна была оставаться на страже интересов не только своего «царского» чина, но и царственного сына. Хотя в Московском государстве с избранием царя Михаила Федоровича «царевич» Иван Дмитриевич окончательно превращался в непризнанного бастарда, опасного своими притязаниями на «царство».

Марина опять подчинилась Заруцкому, ухватившись за совсем уж фантастический проект, начинавшийся когда-то еще в Калуге перепиской «царя Дмитрия» с присягнувшей ему Астраханью. Теснимые воеводой Мироном Андреевичем Вельяминовым казаки Заруцкого и Марина Мнишек поехали 10 апреля 1613 года из Епифани за Дон «на поле». По дороге особенно досталось несчастной Крапивне, которую «Ивашка Зарутцкой с казаки выжгли и высекли», причем были «побиты» крапивенский воевода и «все кропивенские люди», вместе с дворянами, приехавшими туда с грамотами об избрании царя Михаила Федоровича. Правительство нового царя уже 19 апреля 1613 года отправило против Заруцкого рать под командованием воеводы князя Ивана Никитича Одоевского. Он должен был «итти на Коломну, а с Коломны на Резань и на Зарутцкого и на черкас, где скажут»… Но пришедшие от тульского воеводы сведения о том, что Заруцкий «стоит на Кропивне, а хочет со всеми людьми приходить к Туле», заставили правительство изменить планы и отправить князя Ивана Никитича Одоевского в Тулу. Там он получил наказ царя Михаила Федоровича: «Собрався со всеми людьми, итти на воров на Ивашка Зарутцкого и над ним промышлять».

Так началась погоня правительственных сил за казаками Ивана Мартыновича Заруцкого и находившейся при нем «царицей» Мариной Мнишек с сыном. Одновременно были приняты меры, чтобы у отряда Заруцкого не было возможности перебраться в мятежную Северскую землю, откуда удобнее всего было бы пройти в Речь Посполитую. Воеводам в Путивле было велено действовать вместе с отрядами князя Ивана Никитича Одоевского: «Над Зарутцким промышлять, чтоб Зарутцково с черкасы, которые черкасы в Путивле, сойтися не дать». Указные грамоты «промышлять над литовскими людьми» получили также воеводы Мещовска, которые должны были нейтрализовать еще задержавшиеся «в мещоских местах» и не успевшие вернуться в «Литву» сапежинские отряды. Так получилось, что у Заруцкого остался только один путь отступления – в сторону Дикого поля и Дона. И везде он шел войною, приступая к городам – от Крапивны к Черни и Новосили, оттуда к Ливнам, где «у приступу воров побили многих и языки многие и знамена поимали», а оттуда к Лебедяни. Нашлось время у Заруцкого задуматься и о душе: он дал вклад в лебедянский Троицкий монастырь.

Неутомимый воевода Мирон Андреевич Вельяминов преследовал отряды Ивана Заруцкого буквально по пятам и с небольшим отрядом оказался в Данкове, удержав этот городок от перехода на сторону казаков, как это уже было в конце 1612 года во время михайловского стояния Ивана Заруцкого и Марины Мнишек. Туда же в Данков прибыл из Тулы воевода князь Иван Никитич Одоевский с теми немногими людьми, которых ему удалось собрать на службу. Главный воевода вынужден был даже писать из Данкова царю Михаилу Федоровичу, «что оне по государеву указу пришли в Донков, а Зарутцкой стоит на Лебедяни, а им над ним промышлять не с кем: дворяне и дети боярские на государеву службу к ним не бывали многие». Особые сборщики с наказом высылать на службу в Данков служилые «города» – уездные дворянские корпорации – были посланы в Воронеж, Рязань, Тулу, Серпухов, Тарусу, Алексин, Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Муром, Лух, Гороховец. Эти чрезвычайные меры сделали свое дело. Узнав о готовящемся походе правительственных сил к Лебедяни, Иван Заруцкий отступил к Воронежу. Воевода князь Иван Никитич Одоевский получил новый указ «над Заруцким промышлять, итти за ним к Воронажу».