Мобилизованная нация. Германия 1939–1945 - Николас Старгардт

Примерно так же выглядела картина с материальными ресурсами. В ходе летних кампаний 1940 и 1941 гг. для снабжения неудержимо рвавшихся вперед танковых колонн пришлось потратить все запасы бензина – бросить резервы на чашу весов решительной победы. Блокада британского ВМФ вызывала в Европе хроническую нехватку таких жизненно важных военных материалов, как нефть и резина, а заодно и острый недостаток продовольствия. Немцы умели производить синтетический каучук, даже искусственное горючее, но замена стоила дорого, а серьезная зависимость от поставок нефти с румынских месторождений сохранялась: техника вермахта, его танки, бронетранспортеры, грузовики и самолеты – всем требовался бензин и всем его не хватало. Только завоевание Кавказа с его нефтяными месторождениями могло изменить положение, поэтому в 1942 г. он вновь сделался ключевой целью Германии[560].

Главным источником энергии во время войны в Европе оставался уголь. Самодостаточная в этом плане в обычных условиях, Германия с самого начала испытывала дефицит железнодорожного подвижного состава, поэтому доставка угля потребителю вызывала сложности. Как и в первую зиму войны, зимой и весной 1942 г. не хватало паровозов и вагонов для транспортировки военных грузов; даже депортацию евреев приходилось откладывать. Общий дефицит угля и стали – основы производства, в том числе вооружений, – только усиливался тем, что промышленные компании занимались накапливанием запасов впрок с целью минимизации риска остановки выпуска продукции. Такой рациональный подход на местах обострял проблему в целом. В то же время добыча угля на французских и бельгийских шахтах падала, что сдерживало рост производства. Главная причина состояла в голоде. 9–10 мая 1941 г., символически отмечая первую годовщину оккупации, бастовали бельгийские шахтеры и сталевары. Опасаясь роста влияния коммунистической партии, бельгийские работодатели предпочли договориться с профсоюзами, согласились повысить зарплату на 8 % и не пожелали предоставить немецким военным властям списки бастующих[561]. Однако страх перед голодом продолжал господствовать на французских и бельгийских угледобывающих предприятиях, поэтому французские заводские социальные комитеты и советы на бельгийских заводах и фабриках тратили большую часть усилий на создание и поддержание рабочих столовых и раздачу пайков, вследствие чего получили прозвище «картофельных комитетов»[562].

Во всех оккупированных западноевропейских странах немецкая военная и гражданская администрация выясняли отношения между собой и соревновались с местными управлениями гестапо и СД, не говоря уже о противодействии центральным структурам рейха с их всеобъемлющей юрисдикцией: тому же Герингу с его «Четырехлетним планом», Министерству вооружений Альберта Шпеера, ведомству Фрица Заукеля по набору иностранных рабочих и Министерству сельского хозяйства, номинально возглавляемому старым нацистским идеологом Вальтером Дарре, но фактически во все большей степени его статс-секретарем Гербертом Бакке. Более того, попытка создания общеевропейской экономики в 1942 г. вызвала конфликты из-за разницы во взглядах на ее устройство. Что лучше: затягивать трудовые ресурсы и капитал в Германию или строить новые заводы в оккупированной Европе, например во французских портовых городах на берегу Атлантики или в ранее принадлежавших Польше районах Верхней Силезии? Но над всем этим тенью нависала главная проблема – вопрос продовольствия[563].

Политика распределения провизии никогда рационально не подчинялась экономическим или военным задачам. Власти могли бы дать себе труд накормить французских и бельгийских шахтеров, а те увеличили бы добычу угля. Вместо того автоматически получали зеленую улицу немцы, чьи рационы сделались основополагающим и нерушимым расовым правом во время войны. Продовольствие оставалось прерогативой Министерства сельского хозяйства, и Герберт Бакке буквально молился на расово-националистские приоритеты режима. В ходе операции «Барбаросса» ради прокорма германских армий, по его подсчетам, предстояло уморить голодом 20–30 миллионов «славян». В начале 1942 г. немецкие управленцы с удивлением обнаружили, что смертность среди советских гражданских лиц в минувшие осень и зиму оказалась ниже ожидаемой. Результатом чрезмерно оптимистичной уверенности в краткости войны стало падение запасов съестного на внутреннем фронте до угрожающе низких отметок. Бакке тут же засучил рукава, приступая к начертанию второго «плана голода» для востока. Он установил новые нормы выдачи продовольствия по оккупированной Европе, сократив их на западе и на востоке[564].

6 августа 1942 г. Герман Геринг председательствовал на собрании высокопоставленных чиновников с оккупированных территорий, призванных заниматься реализацией реквизиционных замыслов Бакке. Взяв ответственность на себя, Геринг с беспощадной ясностью заявил: «Тут передо мной лежат рапорты по тому, что вам предстоит делать… и в этой связи мне все равно, если вы скажете, что ваши люди умрут с голоду. Пусть будет так, если ни один немец не упадет от голода. Если бы вы присутствовали здесь, когда гауляйтер говорил тут [вчера], вы бы поняли мой безграничный гнев из-за того факта, что мы завоевали огромные территории за счет отваги наших солдат, а теперь наш народ принужден жить почти по скудным нормам Первой мировой войны… Меня в оккупированных районах интересуют только люди, которые заняты выпуском военной и продовольственной продукции. Они должны получать достаточно для того, чтобы продолжать работать»[565].

Ради красного словца Геринг напомнил должностным лицам, обеспокоенным социальными последствиями вынужденного голода среди большинства населения в контролируемых ими районах, что высвободить какую-то часть продовольствия на местах позволит уничтожение евреев. К 1942–1943 гг. Германия получала от оккупированной Европы свыше 20 % необходимого ей зерна, 25 % жиров и около 30 % мяса. Общий объем поступлений зерна, мяса и жиров из Франции и с оккупированных советских территорий на протяжении того же временного отрезка более чем удвоился – с 3,5 до 8,78 миллиона тонн. В Киевской области Украины самый мощный разгул реквизиций на протяжении всего периода оккупации отмечался летом 1942 г., причем до уборки урожая: 38 470 тонн зерна собрали в июне, 26 570 тонн – в следующем месяце и лишь 7960 тонн – в начале августа. Представитель по вопросам продовольствия и сельского хозяйства в рейхскомиссариате Украина вернулся после инспекционной поездки по области в полной уверенности, что у крестьян зерна не осталось даже для посевной. Проведенная операция очень напоминала военную реквизицию: подразделения в основном из Украинской вспомогательной полиции обшаривали дома, мельницы, рынки, сады и амбары в поисках спрятанных запасов. Значительная часть французских и украинских снабженческих грузов поступала напрямую в распоряжение вермахта; генерал-губернаторство, в которое входили центральные и восточные области Польши и Западная Украина, давало рейху половину ввозимых в него ржи и картофеля и две трети овса[566].