Слепая зона. Призраки - Фред Адра

– Богиня… – благоговейно произнес чародей. – Но как? Ритуал ведь еще не свершился!

Глаза-солнца обратились в сторону коленопреклоненных жрецов, губы пришли в движение, но не издали ни звука. Видимо, это рассердило лицо, потому что оно свело две темные линии над глазами – брови – к переносице, затем поднялось выше, и смерч теперь оказался под ним, причудливо образуя подобие тела…

Полина испытывала экстаз каждой клеточкой своего естества. Ее собственный заряд, многократно усиленный поглощенной магией и антимагией, лился наружу, в мироздание, и это было столь чудесно, что хотелось воспарить к небу. Каким жалким и никчемным виделось сейчас ее прежнее существование, пронизанное страхом, нищетой и унынием! Как несправедлива и убога участь мьюта, в котором поселилось удивительное волшебство и который, вместо того чтобы насладиться им, вынужден всеми силами удерживать его в узде! Ранее Полина позволяла себе маленькие расходы заряда на незначительные чудеса вроде наделения сувенирного шара способностью светиться. Но она и представить не могла, какие ощущения способна дарить магия, если спустить ее с привязи.

Ей казалось, что она может абсолютно все.

Но это было не так, и скоро Полина обнаружила, что кое-что она сделать не способна. Когда жалкие жрецы пали пред ней на колени, она велела им развязать и отпустить Настю. И тут оказалось, что она лишена голоса.

Открытие того факта, что в ее нынешнем околобожественном состоянии у нее могут быть ограничения, привело Полину в ярость, подобную которой она в жизни не испытывала. И сдерживать гнев она вовсе не собиралась.

Девочка со всей силы врезала смерчем по тварям, готовым запятнать себя страшнейшим грехом детоубийства, и тех раскидало в разные стороны. Раз они не понимают, чего она от них хочет, то они ей не нужны – никакой жалости, никакого милосердия! Твари вскочили на ноги, подхватили верхнюю одежду и в панике бросились наутек. Полина подавила соблазн догнать их и продолжить заслуженную порку лишь потому, что у нее имелась более срочная задача. Поэтому следующим делом она обрушила пыль на становящийся неуправляемым костер и потушила его.

Однако, сколько ни старалась, развязать узлы, стягивающие руки и ноги Насти, она не смогла. Полина сейчас была подобна буре, для которой такая операция, почти что хирургическая, не по силам. Так что лучше прекратить бессмысленные попытки – а то еще разбудит девочку, и та насмерть перепугается. Все равно скоро прибудет ее мама. Что же до Полины, то она свою миссию выполнила, и к тому же заряд свой по большей части сохранила. Все закончилось хорошо, ей пора возвращаться в естественное состояние и порадовать Владика.

Она сосредоточилась на задаче: развеять лик богини, обуздать смерч и погасить заряд.

Ничего не выходило. Заряд продолжал расходоваться.

Именно этого боятся все мьюты – спровоцированная на активацию магическая зараза не поддается обузданию.

Чем сильнее Полина пыталась загнать выпущенного джинна обратно в бутылку, тем сильнее он становился и тем мощнее выбрасывал энергию в окружающий мир. Смерч вырос и охватил весь холм, подхватывая и кружа не только пыль, но и огромные камни, и даже вырванные с корнями кусты и деревца. Осознав, что она полностью потеряла контроль над своей магией, Полина бросила все силы на то, чтобы уберечь от самой себя Настю.

Смерч бушевал, выл и крушил все на своем пути, а в самом его сердце царили тишь и покой. Здесь безмятежно спала на алтаре маленькая девочка…

К тому моменту, как Майя и Эрик примчались на вершину холма, страшные черные вихри, которые они с испугом наблюдали на подъезде, полностью улеглись. Холм выглядел так, будто по нему пронесся ураган. Собственно, так оно и было.

Эрик слез с мотоцикла, нетерпеливо избавился от шлема и бросился к алтарю. Первым делом убедился, что Настя жива и просто спит. Потом попытался ослабить узлы, но они были сработаны на совесть и не поддавались.

Подошла Майя, невозмутимо понаблюдала за его тщетными попытками, затем прошлась вокруг алтаря и нашла валявшиеся рядом три необычных предмета: золотое блюдо, серебряный кубок и старинный кинжал с инкрустированной рукоятью. Блюдо и кубок интереса у нее не вызвали, а вот кинжал она подобрала и молча протянула Эрику. Тот в благодарность хмыкнул и с легкостью расправился с веревками.

Затем бережно приподнял девочку – та оказалась очень легкой, – усадил ее рядом и обнял обеими руками.

– Просыпайся, – прошептал он, легонько потрепав Настю по щеке. Это не сработало.

Кто-то коснулся его локтя – это была Майя, которая протягивала ему бутылку с водой. Эрик смочил лоб и щеки девочки. Та поморщилась, чуть дернулась телом и открыла глаза.

– Привет! – улыбнулся Эрик. – Я тебя знаю, ты – Настя. Не бойся, ты в безопасности.

Девчонка улыбнулась в ответ:

– Я не боюсь.

Она была точно такой, как в его видениях. Озорные карие глаза, две аккуратно заплетенные косички… У кого поднимется рука на такого ребенка? Да на любого ребенка!

– Как тебя зовут? – спросила Настя.

– Эрик.

– А откуда ты меня знаешь?

Странное чувство охватило парня. «Ты моя сестра», – чуть не ляпнул он. Но это, конечно же, неправда. Татьяна Михайловна ему не мать, а эта славная девчушка – не сестра.

Тогда почему же он чувствует к ней такую теплоту?

– Мне рассказала о тебе твоя мама, – ответил Эрик. – Она едет сюда.

Настя кивнула и взяла его руку в свою.

– А это кто? – полюбопытствовала она, указав на Майю.

– Это Майя. Она женщина-воин. Самая храбрая в городе!

Студентка улыбнулась. То ли слова Эрика были ей приятны, то ли они ее насмешили.

Послышался звук подъезжающего автомобиля. На вершину холма взобрался джип Иерархии, из него выскочила Татьяна Михайловна и, забыв обо всем, кинулась к дочке. Та высвободилась из объятий Эрика и бросилась ей навстречу:

– Мама!

Татьяна Михайловна обняла Настю, прижала ее к себе, осыпая поцелуями и не скрывая слез.

Из джипа медленно вылезла свита: «конь» Максим и две «пешки». Они облокотились о капот и с умилением уставились на сцену встречи матери и дочери.

Затем глава Иерархии передала Настю «пешкам», велев посадить ее в машину, и подошла к Эрику. Вид у нее был смущенный.

– Спасибо, – произнесла она. Парень в ответ кивнул. Татьяна Михайловна, однако, осталась на месте. Словно хотела сказать что-то еще, но не решалась. Наконец она произнесла: – Мне жаль, что у меня нет такого сына.

Эрик молчал. Она продолжала смотреть на него, видимо, ожидая, что он тоже скажет нечто подобное. Но он не мог.

Этой женщине понадобилась смертельная опасность для ее дочери, чтобы образумиться. Ее не остановила смерть одного юного интуита, затем второго… И его смерть тоже не остановила бы. Она детоубийца – ничем не лучше Акхата. И совсем непохожа на его маму. Только внешне, а внешность обманчива.