Разделенные - Нил Шустерман

– Никто нам не говорил, – отвечает коп и показывает ей маленький электронный приборчик. – Анализатор ДНК. После «Веселого Дровосека» вошел в стандартный комплект оборудования для инспекторов.

– Мне бы хотелось узнать, кто этот «он», о котором она упомянула, – замечает водитель.

Не знаете и не узнаете. Льва не забрали вместе с ней, значит, он в этот момент был в другом месте. Неужели он бросил ее? Хотя почему и нет? У него же каша в голове, никаких этических принципов, одно моральное уродство… Стоп, а вот это ложь. Она когда-то сама внушала себе эти выдумки, чтобы представить его сущим демоном. В глубине ее души живет твердое убеждение, что по своей воле Лев не покинул бы ее. Если Лев так поступил, значит, у него не было выбора. И опять-таки, он на свободе или его поймали?

– А я вот хотел бы узнать, – говорит тот, что сидит рядом с водителем, – как получилось, что ты оказалась снаружи, за воротами, а не внутри со всеми остальными?

Мираколина решает выдать отредактированную версию правды – ведь они ей все равно не поверят.

– Мы с другом сбежали от пирата и искали, где бы спрятаться.

Копы переглядываются.

– Так вы, выходит, не знали, что Кладбище – это крепость беглых?

– Нет. Нас просто направили в это место, сказали, пираты туда не суются.

– Кто сказал?

– Один тип, – говорит она небрежно. На том вопрос исчерпан.

– А кто тебя транкировал?

Мираколина не отвечает, и водитель обращается к напарнику:

– Наверно, кто-то нашего молодняка пальнул, не сдержавшись.

Напарник лишь пожимает плечами.

– Ладно, теперь ты с нами, в безопасности. Твой друг – он тоже уготованный в жертву?

Мираколине еле-еле удается сдержать улыбку.

– Да, – подтверждает она. – Он уготованный в жертву.

Как хорошо, что она может врать им совершенно честно, потому что, как говорят, честность – лучшая тактика.

– М-да, ни один уготованный в жертву пока не заявил о себе в полицию, – замечает тот, что на пассажирском сиденье. – Наверно, его загребли вместе с остальными.

– С остальными?

– Ну, я же говорил: полицейский рейд. Разгромили огромный рассадник беглецов. Взяли человек пятьсот, а то и больше.

И снова то, что когда-то звучало бы для Мираколины доброй вестью: справедливость восторжествовала, порядок восстановлен и прочее в том же духе, – теперь глубоко печалит ее.

– Какие-нибудь выдающиеся личности попались? – спрашивает она, понимая, что если бы повязали Беглеца из Акрона, это была бы новость общенационального масштаба и об этом знали бы все.

– Детка, «выдающиеся личности» – это не про кандидатов на разборку. Они вообще никакие не личности. Нули без палочки. Иначе не оказались бы там, где оказались.

У Мираколины опять вырывается вздох облегчения, а копы думают, что девочка отходит от транквилизатора.

– Ложись, дорогуша, отдохни. Тебе беспокоиться не о чем. Пиратам теперь до тебя не добраться.

Но Мираколина сидит, ей не хочется впасть в посттранквилизаторный ступор. Что-то тут не так. Она ведь кандидат на разборку с мутной историей. Она, конечно, уготованная в жертву, но инспекторы подозрительно милы с ней. С детьми, которым в скором времени предстоит разборка, не любезничают. Как этот, на переднем сиденье, выразился: кандидаты на разборку – нули без палочки. А нулей без палочки дорогушами не зовут.

Машина подъезжает к местному управлению Инспекции по делам несовершеннолетних, и Мираколина все больше недоумевает.

– Я должна была отправиться в заготовительный лагерь «Лесная Лощина», – обращается она к копам. – Вы пошлете меня туда или в Аризону?

– Ни туда и ни туда, – отвечает водитель.

– Как это?

Он паркует машину и поворачивается к Мираколине.

– Насколько мне известно, твои родители так и не подписали ордер на разборку.

Мираколина теряет дар речи.

«Они его так и не подписали!» Мираколина вспоминает, что мама с папой говорили об этом, когда она стояла у двери. Тогда она заявила, что делает собственный выбор и пойдет в этот фургон, хотят они того или не хотят.

– Даже если бы ты и добралась до «Лесной Лощины», тебя попросту отослали бы домой, проверив сопроводительные документы. Без ордера никого не разбирают.

Осознав иронию происходящего, Мираколина не может удержаться от горького смеха. Она так боролась за то, чтобы принести себя в жертву, а теперь оказалось, что это с самого начала было невозможно! Мираколина рада бы рассердиться, но разве она вправе осуждать своих родителей за любовь? За то, что они не хотят ее отпустить? «Интересно, как повернулось бы все, знай я об этом? – думает девочка. – Отправилась бы со Львом на запад после того, как они сбежали от Нельсона? Дала бы ему, Льву, свое искреннее прощение, в котором он так отчаянно нуждался?»

Она сама удивляется, осознав, что нет.

Если бы Мираколина знала, что ей не суждено принести себя в жертву, то, позвонив тогда родителям по телефону, она бы не просто дала им знать, что жива, – она умоляла бы их приехать и забрать ее. И Лев отправился бы в свое странствие без нее, одинокий и непрощенный.

– Ох уж эти уготованные в жертву, – сочувственно говорит коп с пассажирского сиденья. – Если ты действительно так хочешь отправиться на разборку, то потолкуй об этом с родителями, когда вернешься домой.

И хотя это действительно то, чего она желает всей душой, ей, кажется, придется свыкнуться с разочарованием и остаться неразобранной.

– Спасибо, – говорит она. – Спасибо огромное!

Но благодарит она не копов.

Либо все на свете происходит с какой-то целью – либо вообще ни у чего никакой цели нет. Либо твоя жизнь – это нить в блистательном и прекрасном гобелене бытия, либо человечество – это безнадежно запутанный клубок. Мираколина всегда верила в гобелен и теперь благодарит жизнь за то, что смогла взглянуть на его самый потаенный уголок. Теперь она знает: уготованная в жертву Мираколина Розелли на самом деле стремилась оставить дом и семью не для того, чтобы принести себя в жертву и провести жизнь в состоянии распределенности. Этот порыв в нужное время направил ее в нужное место, чтобы она стала причастна к спасению души мальчика, который хотел себя взорвать.

Кто бы мог подумать, что целостная всеохватность ее прощения – более ценный дар миру, чем сотня частей ее тела?

Поэтому она вернется к своим плачущим от счастья родителям и станет жить той жизнью, о которой они мечтали для своей дочурки, – до тех пор, пока не обретет свою собственную мечту. У нее не было прощальной вечеринки, но сейчас, в эту самую минуту, Мираколина дает зарок устроить себе когда-нибудь потрясающий праздник. Может быть, когда ей исполнится шестнадцать. Она найдет Льва, в какой бы конец света ни занесла его судьба, и пригласит на этот праздник, и пусть он только попробует отказаться! А потом она, наконец, – так уж и быть! – потанцует с ним.