Тень Миротворца - Андрей Респов

свободной руки. При этом рычаг сжимал пружину и отводил зацепом ударник назад. Боевая пружина сжималась между муфтой и курком. При броске рычаг отжимался, боевая пружина толкала ударник, и тот накалывал бойком капсюль-воспламенитель. Огонь по нитям стопина передавался замедлительному составу, а затем — капсюлю-детонатору, подрывавшему разрывной заряд.

Даже простое мысленное перечисление действий занимало четверть минуты. Но я гордился тем, что довёл на тренировках приведение гранаты Рдултовского в боевое состояние до рекордных пяти секунд и последнюю неделю в учебном лагере ни разу не провалил упражнение на точность и дальность броска.

Недостаток гранат этой системы значительно перекрывался её достоинствами: сложность приведения к боевому состоянию обуславливало и трёхкратную надёжность, а снаряжение почти четвертью килограмма аммонала или мелинита делало её очень весомым аргументом не только в наступательном, но и оборонительном бою.

Поэтому, когда каптенармус поставил передо мной два ящика этих гранат, я даже не стал кривиться из-за того, что в одном из них были те самые «скворечники», причём с какими-то верёвочными висюльками.

— Это что за чудо, дядько Мыкола? — ткнул я пальцем в верёвочки.

— Га? А, это приспособа для проволочных заграждений. Бросаешь — и она повысне на крючках. Зараз и проход, и гансам супрыз, — Подопригора был так доволен, что я не стал его разочаровывать, подхватив оба ящика. И тут заметил стоящий наверху ящик со знакомыми бутылками, обёрнутыми кусками мешковины.

— О, а это что? — как можно невиннее поинтересовался я.

— Где?

— Да вот, в бутылках.

— А-а-а… нэ, это нэ то, шо ты подумав, Гаврила. Цэ смись горюча, приспособа огнемётчиков. Надысь тут игралыся. Наготовили четыре ящика. Ще мэни в шинку за бутылками гонялы. Та, баловство одно!

— А дай пару штук, а, дядько Мыкола, — я продолжал делать вид, что оно мне как бы и не особенно надо. С каптёрщиком надо было держать ухо востро. Поймёт острую заинтересованность, захочет поиметь свой гешефт. Это не гранаты.

— Та и на шо воно тоби?

— Дрова сырые, горят плохо. Скоро дожди зарядят. Для розжига.

— А… ну бери. Две. Нэ бильше.

— Спасибо, пан ефрейтор!

— Иди уж.

* * *

Как не спешил, а застал своё отделение уже заливающим костёр и в полной походной готовности.

— Разбираем по четыре штуки на брата, — указал я на ящики, добавив: «Кто хорошо бросает, берите квадратные. Для остальных вот эти!» — я открыл крышку с гранатами образца четырнадцатого года. Всё-таки со «скворечниками» обращаться сложнее.

Пришлось для своего отделения служить поводырём. Пока шли к месту, темнота была почти полной, даже плеск речной воды не особенно помогал. Остальные, скорее всего, ориентировались на стук топоров и огонь костров, что разожгли сапёры у спуска плотов на воду.

Одно из этих плавсредств уже было под завязку заполнено и неспешно отчаливало. Солдаты у края отталкивались от дна реки сразу несколькими шестами.

Несмотря на все мои беспокойства и переживания, переправа прошла довольно буднично и без осложнений. Ширина Сана в этом месте была не более пятидесяти саженей, поэтому плоты, которых сапёры умудрились построить больше десятка, шли почти непрерывной вереницей.

Последними переправляли распряжённые двуколки и телеги с поклажей. Этого я уже не видел, так как неожиданно нарвался на задание командира, который целенаправленно искал меня.

— Пронькин! Бери своё отделение и за мной, к штабс-капитану! — вестовой вынырнул, как чёрт из коробочки, видимо, направленный ко мне матерящимся Федько, который никак не мог добиться, чтобы ездовые побыстрее впрягали лошадей в повозки.

Среди кустов терновника и лесных балок, густо разросшихся на левом берегу, скопилось критическое количество солдат. Штурмовой батальон и почти полк отступившей 69 дивизии сапёры переправили за рекордные три часа. До рассвета оставалось довольно много времени. Вся эта масса войск опасно задержалась на берегу.

В груди снова ёкнуло и отпустило. Костры разжигать было строго-настрого запрещено, но команды к движению так и не было. Видимо, всё же придётся возвращать гранаты Подопригоре. А так не хочется…

— Гаврила, — Август Карлович стоял с начальником штаба, подсвечивая себе карманным фонариком. В руках его была сложенная вчетверо карта.

— Господин штабс-капитан, ефрейтор…

— Отставить, Пронькин. Слушай приказ. Ты со своим отделением поступаешь в распоряжение поручика Мавродаки, командира первого взвода третьей роты нашего батальона. Выдвигаешься в составе арьергардной разведки. С вами отправятся ещё взвод стрелков из шестьдесят девятой и две пулемётные команды.

— Э-э-э… — я несколько завис.

— Что непонятно, Гаврила? Мне твои глаза нужны. Там, — он махнул в сторону пригорка, на котором заканчивались прибрежные лесные балки, — равнина. Скоро рассвет, мы будем как на ладони. Стоять тут до света тоже нет никакого смысла.

— Есть…то есть, понял, ваше благородие.

— То-то. Наш батальон двинется вдоль реки. Вы — впереди и в центре, справа стрелки и казачьи разъезды. Если противник выйдет на вас внезапно, шумните и отходите. Но лучше отойти назад без шума. Понял?

Слева из темноты появился темноглазый горбоносый поручик в накинутом башлыке.

— А вот и твой командир, Гаврила. Костас Димитриевич, это тот ефрейтор, о котором я говорил. «Кошачий глаз», — хмыкнул штабс-капитан, — задачу я ему поставил. Выходим.

— Есть, — козырнул поручик, — ефрейтор, за мной!

Я дал знак ожидавшим в двух шагах солдатам своего отделения, добавив уже на ходу:

— Выдвигаемся с арьергардом, полная боевая готовность. Шлемы надеть. Не переговариваться, не курить. Стрелять и применять гранаты только по моей команде. Держаться плотной группой. Кто потеряется, не орать, не суетиться. Отходить влево к реке, там будет продвигаться наш батальон.

Поручик с греческой фамилией шагал словно цапля, еле за ним поспевали. Наверху было совсем немного посветлее: к утру в облачном покрове стали появляться прорехи и вблизи можно было различить светлые пятна лиц, тускло поблескивающие пряжки солдатских ремней. Взвод стрелков со спешившимися пулемётчиками нас уже ожидал. Я мысленно прикинул: до рассвета часа два-три, шлёпать нам по пересечённой местности вёрст десять. Несладко придётся пулемётным командам тащить на горбу разделённые на тело и станину максимы. Попотеть придётся.

Мысли тут же перескочили. Поручик указал моим место в первых двух шеренгах.

— В колонну по четыре, дистанция два шага, разбер-рись! — хриплый голос поручика привёл отряд в движение, — давай, ефрейтор, гляди в оба.

Мне было отсюда не видно, но судя по приглушённому лязгу металла, скрипу колёс и фырканью лошадей справа из темноты стрелковый полк начал движение.

Звуков же со стороны батальона не было слышно совсем. Всё заглушал шум ветра и отдалённый плеск речной воды.

Ну и отлично, переправились без приключений. У меня отлегло от сердца.

— Прибавить шагу! — поручик занял место слева от меня. Мне же оставалось шире раскрыть глаза и