Жена путешественника во времени - Одри Ниффенеггер

– Все в порядке,– говорю я.

Он кивает. Гладит мой живот. Я потею. Здесь так жарко. Приходит сестра и проверяет меня. Амит проверяет меня. Я одна с Альбой посреди всех этих людей. «Все в порядке, – говорю я ей. – Ты молодец, ты не делаешь мне больно». Генри встает и начинает ходить взад и вперед, пока я не прошу его остановиться. Ощущение такое, как будто все мои органы становятся живыми существами, у каждого свои планы, все куда-то спешат. Альба пробивается через меня, как экскаватор через плоть и кости, мою плоть и мои кости, мои глубины. Я представляю себе, как она плывет через меня, как падает в тишину утреннего пруда, и вода расступается под ее весом. Представляю ее лицо и хочу скорее увидеть ее. Говорю анестезиологу, что хочу что-нибудь чувствовать. Постепенно затишье проходит, снова возвращается боль, но это другая боль. Хорошая. Идет время.

Идет время, и боль начинает вращаться во мне, как женщина гладит белье – водит утюгом туда и обратно, туда и обратно, по белой простыне. Амит приходит и говорит, что пора, пора идти в родильную. Меня бреют, моют, кладут на каталку и везут по коридорам. Я смотрю, как пробегают назад огни на потолке, мы едем с Альбой навстречу друг другу, и Генри идет рядом с нами. В родильной все зеленое с белым. Пахнет чистящим средством, и я вспоминаю об Этте, и мне хочется увидеть ее, но она в Медоуларке; я поднимаю глаза на Генри, одетого в хирургический халат, и думаю, зачем мы здесь, мы должны быть дома, а потом чувствую, что Альба начинает прорываться, крутиться, и я, не думая, толкаю ее, и мы снова и снова делаем это, как в игре, как в песне. Кто-то говорит: «Эй, а куда отец делся?» Я оглядываюсь, Генри нет, и я думаю: черт его побери, нет, только не это, но Альба идет, Альба идет, и я вижу Генри, он появляется, потерянный, голый, но он здесь, здесь! Амит говорит: «Sacre Dieu!»[95], и потом: «О, она показалась», и я толкаю Альбу, появляется ее голова, я трогаю ее руками, ее нежную, скользкую, влажную бархатную головку, и я толкаю снова и снова, и Альба вываливается Генри на руки, и кто-то говорит: «О!» – и я пуста, я свободна, я слышу звук, как на старой виниловой пластинке, когда игла попадает не в ту колею, и потом Альба начинает кричать, и вот она тут, кто-то кладет ее мне на живот, я смотрю на ее лицо, лицо Альбы, такое розовое, сморщенное, черные волосы, глаза слепо ищут, ручка шарит в воздухе, Альба прижимается к моей груди и замирает, измученная усилием и всем, что произошло.

Генри наклоняется ко мне, дотрагивается до ее лба и говорит:

– Альба.

КЛЭР: Первый вечер Альбы на этом свете. Я лежу на кровати в больничной палате, окруженная воздушными шарами, мягкими игрушками и цветами. На руках у меня Альба. Генри сидит по-турецки у меня в ногах и фотографирует нас. Альба только что закончила есть и теперь выдувает огромные пузыри из крошечного ротика и засыпает, маленький теплый комочек кожи и жидкости у меня на груди. У Генри кончается пленка, и он вынимает ее из фотоаппарата.

– Эй, – говорю я, внезапно вспомнив. – Куда ты исчез? Из родильной?

Генри смеется:

– Я надеялся, ты не заметила. Думал, что ты была так занята…

– Где ты был?

– Бродил посреди ночи вокруг своей начальной школы.

– Долго?

– О боже. Несколько часов. Начало рассветать, когда я вернулся. Там была зима, и отопление не работало. Сколько меня не было?

– Не уверена. Может, минут пять. Генри качает головой.

– Я был как сумасшедший. Потому что просто бросил тебя, и я бродил кругами, как тигр в клетке, по коридорам школы… и я так… я чувствовал так… – Генри улыбается. – Но ведь в итоге все в порядке?

– Все хорошо, что хорошо кончается, – смеюсь я.

– Воистину слова твои мудры.

Раздается негромкий стук в дверь, Генри кричит:

– Входите!

Входит Ричард и останавливается в нерешительности. Генри поворачивается и замирает:

– Папа… – Потом спрыгивает с кровати и говорит: – Заходи, садись.

Ричард принес цветы и маленького плюшевого медведя, которого Генри сажает к остальным на подоконник.

– Клэр,– говорит Ричард.– Я… тебя поздравляю.

Он придвигается ко мне.

– Эй, хочешь подержать ее? – тихо спрашивает Генри.

Ричард кивает, глядя на меня, ожидая согласия. Он выглядит так, будто не спал несколько суток. Рубашка мятая, от него пахнет потом и старым пивом, похоже на йод. Я улыбаюсь ему, хотя не думаю, что это хорошая мысль. Отдаю Генри Альбу, и он осторожно передает ее в неловкие руки Ричарда. Альба поворачивает круглое розовое лицо к лицу Ричарда, длинному, небритому, поворачивается к его груди и ищет сосок. Через секунду сдается, зевает и снова засыпает. Он улыбается. Я забыла, как улыбка меняет его лицо.

– Она красавица, – говорит он мне и потом Генри: – Она выглядит как твоя мама.

– Да,– кивает Генри.– Это твоя скрипачка.– Он улыбается. – Просто следующего поколения.

– Скрипачка? – Ричард смотрит на спящего ребенка: черные волосы, крошечные ручки, она крепко спит. Вряд ли кто-то меньше похож на скрипачку сейчас, чем Альба. – Скрипачка. – Он качает головой. – Откуда ты… А, неважно. Значит, ты скрипачка, так, малышка?

Альба высовывает кончик языка, и мы все смеемся.

– Ей понадобится учитель, когда подрастет, – говорю я.

– Учитель? Да… Вы ведь не отдадите ее этим идиотам Судзуки, а?

– Э,– кашляет Генри.– На самом деле мы надеялись, что, если у тебя не будет других дел, ты…

Ричард встает. Как приятно видеть, что он понял, осознал, что кому-то нужен, что только он сможет выучить внучку так, как надо.

– Я буду так рад, – говорит он, и будущее Альбы разворачивается перед ней, как красная дорожка, и уходит, насколько хватает глаз.

11 СЕНТЯБРЯ 2001 ГОДА, ВТОРНИК

(КЛЭР 30, ГЕНРИ 38)

КЛЭР: Я просыпаюсь в шесть сорок три, Генри в постели нет, Альбы в кроватке тоже. Груди болят. Между ног болит. Все болит. Очень осторожно вылезаю из постели и иду в ванную. Медленно прохожу по коридору, через столовую. Генри сидит в гостиной на диване, с Альбой на коленях, не глядя на маленький черно-белый телевизор. Звук привернут. Альба спит. Я сажусь рядом с ним, Генри обнимает меня.

– Почему ты не спишь? – спрашиваю я. – Кажется, ты сказал, что еще пару часов поспишь.

На экране улыбается ведущий прогноза погоды и показывает на спутниковую картинку Среднего Запада.

– Не мог уснуть. Хотел послушать, что в мире творится, пока все хорошо.

– О! – Я прислоняюсь к плечу Генри и закрываю глаза.