Цветные Стаи - Алёна Дмитриевна Реброва

Все это время мы болтали, рассказывая друг другу о жизни.

Я была поражена историями ведьм. Все они оказались не так просты, как можно было подумать.

Любовь всегда хотела быть одной из оранжевых. Будучи пятнадцатилетней девочкой, она стала выступать на помостах Остова, проповедуя свою веру. Правда, про бога и солнце она ничего не говорила. Она вещала про отказ от стыда и целомудрия, считала, что все люди должны быть, как одна большая семья, тогда все будут счастливы. В конце концов стража забрала ее и отправила к оранжевым. Только вот оранжевые, послушав ее, сказали, что она не верующая, а сумасшедшая, так как несет ересь. Тогда стражники привезли ее к фиолетовым, где она должна была шить, делать простые бытовые предметы и ухаживать за совсем отсталыми. Там она могла болтать, что захочет, и делать с мужчинами все, что ей вздумается, но то время сама Любовь вспоминала без радости.

– Жемчуг всегда был одним из нас, но никто даже не подозревал, кто он такой, пока не случилось землетрясение, – рассказывала она. – Он сделал для нас все, что мог: все здесь счастливы. Все делают то, что хотят делать, никого не принуждают и не осуждают.

У Мести была своя история. По ее словам, она была куда старше, чем выглядело ее тело. На Остове у нее был ребенок, девочка, которую она растила одна. Разумеется, у нее были любовники, но никого она не подпускала достаточно близко. Так было до тех пор, пока не появился один особенный. Сумасшедшая страсть свела их вместе, они даже стали жить в одной пещере. Только вот мужчина с самого начала невзлюбил ее дочь: девочка часто жаловалась на него, но Месть не обращала внимания. В один из дней она нашла девочку мертвой. Мужчина уверял ее, что удар головой о каменную стену был несчастным случаем, что он звал лекарей, но у Мести, наконец, открылись глаза. Хотя было слишком поздно. Она пыталась доказать его вину, отправить на Огузок, как убийцу, но мужчина работал в страже и сумел обыграть все в свою сторону. В итоге к красным отправили ее.

– Я помню твою мать, – усмехнулась она, глядя на меня. – Помню и отца. Когда ты родилась, с этими своими полосами, как все с ума сходили! Твоя мать была вся в пятнах, будто кожа облезала, а отец был похож на оранжевого. Но ты родилась с ровными полосами. Всем все сразу стало ясно, кто ты такая! Большинство детей умирают на Огузке еще до того, как у их матери успеет уйти молоко, но ты росла здоровой и сильной, все тебе было нипочем… Видела бы ты, с какой чудовищной завистью все женщины смотрели на твою мать! Беременных не заставляли сражаться, а родившие здоровых детей могли не выходить на арену пять лет, пока жив их ребенок. Вашей семье после твоего рождения давали лучшую еду, выделили самый удобный дом, давали одежду, какой могла бы похвастаться знать… Весь красный остров мечтал увидеть, что будет, когда ты выйдешь на арену.

– И как же ты попала к фиолетовым?

– Это случилось после твоего рождения, – Месть скривила губы в недоброй ухмылке. – У меня тоже были дети, двоих я выкинула, а один на втором месяце жизни стал хрипеть и задыхаться, его кожа покрылась пятнами от солнечных ожогов. Я умоляла стражу дать мне ткани, чтобы я могла закрывать его от солнца, и маску, чтобы он мог дышать, но они видели, что мой ребенок долго не протянет, и ничего мне не дали. Мой мальчик не дожил до трех месяцев. И тогда я стала убивать без разрешения, – она улыбнулась, обнажив заостренные, как у Погодника, зубы. – Со мной ничего не могли сделать: я бросалась на всех подряд, даже на стражу! Убила пятерых, только тогда меня чем-то напоили и привезли к фиолетовым. С тех пор многие годы я ходила со связанными руками, толкая колесо, которое приводит в действие механизмы станков. Так было, пока Жемчуг не освободил меня. Он единственный знал, что у меня в голове. Он знал, что я не стану убивать калек, – они ведь мне ничего не сделали, – и развязал мне руки. Он научил меня справляться с собой, научил, как стать сильнее, используя то чувство, которое в свое время полностью подчинило меня.

Ярость была неразговорчива. Она сказала, что была у фиолетовых лет с семи. Она всегда была агрессивной и злой, кидалась на детей и взрослых, стоило сказать ей слово поперек. Родители сами сдали ее страже, боясь, что она покалечит братьев и сестер. Здесь она тоже ходила со связанными руками, но развязали ей их раньше, чем Погодник начал плести свои сети. Ее пристроили смотреть за дебилами.

У каждой из многочисленных ведьм была своя история, но, похоже, все они заканчивались одинаково: их никто не понимал и не признавал, кроме Погодника, а как только он появился в их жизни и раздал им новые имена, они обрели свое призвание.

Наконец, когда уже почти начало светать, колдун открыл глаза. Ведьмы тут же обступили его, стали вытирать мокрую от пота кожу, дали воды и принесли горячую еду.

Прежде, чем начать есть, Погодник подозвал меня к себе.

– Его нет на острове, – сказал он. – Живого точно нет.

– Что ты хочешь этим сказать? – я нахмурилась.

– Что он или мертв, или переехал жить к рыбам.

– Но он мог отправиться на Остов!

– Чтобы его убили там? – Погодник скривил губы в угрюмой гримасе. – Он не самый предсказуемый парень на Огузке, но отправиться на землю к матери, чьего сына он вчера утопил, безумие даже для него.

– Гора может быть жив, – возразила я.

– Я искал Барракуду, мне донесли, что она тоже пропала. Ее тоже нигде нет. Ни единого следа, ни мысли о ней у людей, которые могли недавно видеть ее.

– Ты просто бестолковый шарлатан!

Я встала на ноги.

– Я потратила на тебя слишком много времени! Дельфин жив, его не могли убить среди бела дня так, чтобы никто ничего не видел!

– Хорошо, если так.

Я вышла от него, сжимая кулаки от злости. Подумать только! Как я могла повестись на все эти россказни о его могуществе!? Все так верят ему, так пляшут перед ним, а он просто уродливый лжец!

У желтых уже все спали. Мне тоже не мешало бы отдохнуть перед тем, что будет завтра, но гнев все еще кипел во мне: я знала, что не смогу уснуть, пока не поговорю с