ВПЗР: Великие писатели Земли Русской - Игорь Николаевич Свинаренко

лучше знаю.

– Абхазский бедней, там слов меньше.

– Ну разумеется. Патриархальный язык! У него и словарь патриархальный. Язык, которым пользуется абхазская деревня, – это и есть абхазский язык в основном.

– А дети ваши его уже не знают.

– Нет!

– А почему вас отдали в русскую школу?

– Ну во-первых, она была близко к дому. А во-вторых… Вообще в Абхазии в те времена – да, думаю, и сейчас – в Сухуми главный язык был русский, мы все говорили по-русски, и, естественно, меня отдали в русскую школу.

– А по-грузински вы знаете?

– Я знаю только в тех пределах, которые дала мне школа, у нас ведь преподавали грузинский язык.

– Как иностранный?

– Нет, как якобы второй родной язык. Я вместе со всеми его изучал и в школе знал его лучше всех – лучше всех негрузин. У нас же были и грузины в школе. Но сейчас, конечно, уже подзабыл. Немного разговаривать мог, читать мог, конечно. Я знал его как школьник, который учился на «отлично».

– Как английский?

– Пожалуй, посильней. Нам же грузинский преподавали фактически каждый день.

– Грузия долгое время утверждала, что грузинский и абхазский языки очень близки. И потому достаточно учить только один из них. Нам со стороны трудно судить, а вы что скажете?

– Полная ерунда. Это совершенно разные языки, и принадлежат они к разным группам.

– Вы поддерживаете сейчас отношения с грузинами?

– У меня есть знакомые грузины, я с ними поддерживаю отношения. Сейчас я мало кого вижу, но ни с кем из них не ссорился.

– Если б вы остались в Абхазии, как вы думаете, как сложилась бы ваша жизнь?

– Не могу сказать. Боюсь, что была бы бедней – в духовном смысле. А здесь, в Москве, жизнь многообразней, и это сказывается на том, что мы пишем.

– Да, вы бы не стали, живя в Абхазии, великим русским писателем.

Он смеется, как в замедленной съемке – как бы отдельными смешками.

Мудрость

– Скажите, что значит «мудрый человек»? Кто может считаться мудрым?

– Как это коротко определить? – он задумывается на минуту. – Мудрый человек, я думаю, тот, ум которого, впитавший практику жизни, не растворился в практике жизни. Мудрость – это ум, настоянный на совести. Поэтому мы часто вспоминаем и цитируем мудрых людей.

– Вы хотели стать мудрым?

– Я такой задачи, конечно, не ставил…

– Почему «конечно»? Вот я – ставил…

– …но подсознательно хотел этого, наверно…

– Когда вы заметили, что вы уже немного мудрый?

Короткий смешок, а дальше серьезно:

– Когда начал писать прозу.

– Иными словами, ровно пятьдесят лет назад.

– Да.

– Я вот думал: почему мудрость часто связывается с горами? Может, потому что в горах мало места для жизни, террасное там земледелие, там много предметов не поместишь, и потому приходится думать о невидимом.

– Очень остроумно вы придумали этому оправдание… Но в основе вы правы. В том смысле, что в горах среди очень красивой благодатной природы человек чаще остается один.

Выпивка

– Очень близка русскому читателю ваша мысль о том, почему иностранцы пьют крепкие напитки глотками, а русские и абхазы – залпом: боятся, что не дадут допить, отнимут. Глубокая мысль…

– Ну конечно, доля истины в этом есть, но это, скорее, шутка.

После он читает свое:

…Все пьют и даже бьют посуду

Недорогого образца.

И только мы всегда повсюду

Всё выпиваем до конца.

– Как шутка?! Я думал, тут целая философия. А для вас это всего лишь шутка… Выпиваете иногда?

– Да, иногда выпиваю. Но в самые последние годы стал меньше пить. Тем более я болел.

– Что предпочитаете – вино, чачу?

– Я все пил. В Москве в основном приходилось пить водку.

– Ну а что вы хотите? Вы же русский писатель.

– Да…

– А русский писатель не может не пить водку.

– Ну есть такие, которые не пьют, но, в общем, подавляющее большинство пьет.

– Наверно, это как-то связано с творчеством? С его природой?

– Я думаю, это больше связано с образом жизни. Писатель не ходит на работу… И когда встречается со своими коллегами, то, конечно, они выпивают…

– У меня есть знакомая рыночная торговка, Джульетта, ей из Абхазии везут чачу, так я иногда у нее покупаю. Джульетта – красивое абхазское имя!

– Ну не абхазское, – но привилось в Абхазии.

Литература

– Вижу, машинка у вас расчехлена, листы по столу раскиданы. Стало быть, вы в работе?

– Ну это я так, кое-какие дополнения вношу. Но и стихи пишу.

– Как вам сегодняшняя литература?

– Она сегодня довольно примитивна. Почему – объяснить не могу. Наверно, развитие искусства идет какими-то неведомыми нам волнами.

– Но есть надежда, что все как-то исправится?

– Безусловно! Я верю в это. Потому что даже в течение моей жизни уже несколько раз было ослабление литературы, а потом ее укрепление.

– Вы про какие времена?

– Ну вот в течение моей жизни.

– После войны?

– После войны, да, было ослабление литературы. Потом, после смерти Сталина, литература начала укрепляться. А вот сейчас, несмотря на практически полную цензурную вольницу, литература слабая! Нет сильных писателей, которые входили бы в литературу со своей оригинальной мыслью.

– А вот сегодняшние молодые писатели, вы всматриваетесь в них?

– Я очень плохо знаю молодых писателей… И выделяю только одного. По-моему, Дмитрий Быков его зовут. Он талантливый и как прозаик, и как поэт.

– Вы ему говорили об этом?

– Нет, я с ним даже не виделся.

– А что вам нравится у него?

– Мне нравится все, что он пишет. Это хороший мыслительный и художественный уровень. Заставляющий ждать от него чего-то интересного.

– А Прилепин, попадался вам такой человек?

– Да. Да. Способный.

– Интересно, а Пелевина вы читали?

– Читал. Небездарный человек. Но после чтения его книг у меня в голове почти ничего не осталось.

– Какое вы им хотите отправить послание? Я передам.

– Что ж… Передайте, что я им всем желаю, чтоб они сосредоточили свои духовные силы, это и уровень их будет поднимать, и оригинальность, которую они ставят, пожалуй, превыше всего, а это фантом.

«Метрополь»

– «Метрополь» – это было давно, но вспоминают про него часто. Вот вы туда пошли, а Окуджава – нет.

– Не помню, приглашали ли его.

– Точно приглашали! Но он не пошел – может потому, что был член партии и ветеран войны.

– Не пошел, и правильно сделал. Ну что там было? Получилась довольно-таки жалкая вылазка с нашей стороны. Как бы желание подчеркнуть, что мы все – свободные художники. Тогда это все было очень наивно! Но, однако, сильно переживать нас заставило литературное начальство. Оно восприняло наш альманах как оскорбление. И всячески пыталось нас как-то расколоть, наказать. Некоторых из Союза писателей выгнали. Литературные