Спорим, тебе понравится? - Даша Коэн

гадко, оттого что тебя просто попользовали шутки ради. Да и клин клином вышибают, как известно.

— Не надо, — шепчу я, но получается только беззвучно открывать и закрывать рот.

— Я хороший клин, Вероника. Самый лучший. У меня нет требовательного деда и долга перед семьей. Я никогда не буду с тобой из жалости. Но всегда буду честен, обещаю. Ты мне — я тебе.

Сжимает мои щёки, затем убирает одну руку мне на шею, второй зарывается в волосы и шепчет в миллиметре от моего рта:

— Тебе будет хорошо со мной. Ничем не хуже, чем с ним. Обещаю…

Глава 48.1

Вероника

А в следующее мгновение, казалось бы, стабильный и устаканившийся на мгновение мир окончательно перевернулся с ног на голову. Рафаэль Аммо, жёстко обездвижив меня, без излишних расшаркиваний впился в мои губы жадным, диким поцелуем. Но я была способна лишь мычать нечленораздельно, вцепившись кулачками в его худи, пока его язык творил во мне непотребства.

Затошнило.

Что я могу? Он — гора. Я — жалкая кучка пепла.

— Раф! — чудом вывернулась я из рук, но всего на мгновение.

— Кошка дикая, — леденящий душу смех, и его руки скользнули ниже.

Рывок!

Пуговицы блузки разлетаются по салону, оголяя меня почти до пупа. Язык снова забивает глотку. Я рвусь прочь, но где мои жалкие трепыхания, а где его сильные руки, которые почти обездвижили меня.

Подол юбки взлетает вверх, обнажая бёдра. Я чувствую ладони Аммо на своём нижнем белье. Срываюсь в слёзы! Выкручиваюсь. Кричу!

— Пожалуйста! — и уже умоляющим шёпотом. — Не надо, Рафаэль!

— Что не нравится? — хохочет он весело, будто бы отчебучил развесёлую шуточку.

— Ты противен мне! — ору я во всю глотку и наконец-то выписываю ему звонкую оплеуху со всей силы и отчаяния, что скопились за этот ужасный день.

Но Аммо только довольно оскаливается, а затем подмигивает мне.

— Вот тебе правда, Истомина — мы все тебя знатно поимели. Во все, мать твою, щели!

Бабочки внутри меня дохнут. Вены забиваются пеплом. В голове шумит, и я чувствую, что отчаянно хапаю воздух, но в лёгкие кислород не попадает. Ещё немного и истерика окончательно накроет меня с головой.

Через секунду всё-таки расплакалась, но Аммо было плевать, он всё продолжал добивать меня своими жестокими словами.

— И только тебе решать, что ты с этой фантастически расчудесной правдой будешь делать, Истомина. Дальше валяться в дерьме? Или…

— Выпусти меня отсюда! — реву я уже навзрыд, стараясь прикрыть грудь разорванной блузкой. — Выпусти!!!

Замки рвутся вверх, и я остервенело рву на себя ручку. Вываливаюсь из машины. Падаю, раздирая колено. Не обращаю внимания на этот пустяк, а через секунду вздрагиваю, когда получаю в спину беспощадные слова, которые окончательно меня распинают:

— Мы не умеем любить, Ника. Мы лишь любим притворяться. Вот и вся незамысловатая правда…

Я же только хлопаю дверью, вскакиваю на ноги и со всей дури мчу в сторону дома, лишь на ходу понимая, что обронила телефон где-то в машине Аммо. Но уже безразлично!

На всё!

Пару раз чуть не падаю, по пути вижу горящий бак с мусором и, не раздумывая, швыряю туда конверт с бабками. Гори оно всё синим пламенем! Все они!!! С горем пополам добираюсь до своего подъезда, запыхавшаяся, зарёванная и совершенно потерянная. Дрожащими руками пытаюсь открыть металлическую дверь, но получается только с третьей попытки.

Перепрыгивая сразу через три ступеньки, бегу на свой второй этаж и залетаю в квартиру, будто бы гонимая самим дьяволом. А дальше в ванную, где долго и яростно чищу зубы и язык после соприкосновения с Аммо.

Боже!

Дальше на кухню, где нахожу в холодильнике аптечку — потрошу себе на ладонь половину блистера с валерианой, игнорируя вопросительный взгляд бабки. В пекло её! А после решительно направляюсь в свою комнату, где наскоро переодеваюсь и со второго телефона набираю Басова. Мне по барабану как, но я выбью из него всю грёбаную правду!

Звонок — игнор. И так три раза.

Ору внутри себя до разрыва капилляров в глазах, а затем срываюсь и снова бегу на улицу, чтобы прямо сейчас отправиться на квартиру к Ярославу, а там решить всё раз и навсегда.

И поставить жирную точку во всей этой мыльной опере!

Вылетаю из подъезда и почти нос к носу встречаюсь с Максимовской. Тут же с опаской делаю шаг назад.

Боже, не надо! Хватит!

— Вероника?

— Что? — шепчу обескровленными губами. — Что ты тут делаешь?

— Пришла поговорить, — оглядывается по сторонам и пожимает плечами девушка.

— Со мной?

— С тобой.

— А мне не надо, — делаю я ещё шаг назад.

— Надо, — Марта резко подаётся ко мне и до рези в поджилках серьёзно смотрит на меня.

— Марта, я тебя прошу!

— Я тебя тоже.

— Нет!

В голове шальной мыслью проскальзывает подозрение, что она видела нас с Аммо и поэтому решила устроить мне разнос, но Марта только обречённо выдыхает и разворачивается, чтобы уйти, выдавая напоследок через плечо всего лишь одну фразу:

— Что ж, не хочешь знать правду — твоё дело.

— Погоди! — тут же окликаю я своего злейшего врага, и Максимовская сразу же оборачивается.

— Тут кафе есть за углом. Пошли?

— Ладно. Только…

— Я не займу у тебя много времени.

И я киваю, хотя меня всё ещё трясёт. В заведении я ухожу в уборную и долго умываюсь там ледяной водой и спустя минут десять выхожу к Марте, которая уже ждёт меня за столиком у окна с двумя чашками какого-то напитка. А я не чувствую ни запахов, ни вкусов и весь мир смазался для меня в одну чёрно-белую кляксу.

— Если это очередной злой розыгрыш, то, предупреждаю, он самый дурно пахнущий, Марта.

— Не самый, — хмыкает девушка и нервно потирает запястья, а затем поднимает на меня грустные карие глаза и смотрит так, будто бы прямо здесь и сейчас разразится потоком горьких слёз.

— Ладно, — отворачиваюсь я к окну и складываю в замок дрожащие руки, переваривая внутри себя попытку подкупа от деда Ярослава и то, что сотворил со мной Рафаэль. И даже не замечаю, что именно начинает в бесконечном монологе говорить Максимовская.

Это даже не рассказ. Это покаяние. Вот только смысл её слов дошёл до меня не сразу.

— Я была влюблена в Аммо ещё с начальной школы. Кроме него, никого не видела и не слышала. Фантазировала, что однажды у нас с ним будет семья, дети, дом на берегу моря с белой мансардой. И, как говорится: вижу цель, не вижу препятствий. Я совершенно не обращала