Невидимая сила. Как работает американская дипломатия - Уильям Бёрнс

приспосабливаться к неожиданным поворотам, улаживать проблемы с союзниками и партнерами и сдерживать давних противников. Политики должны контролировать изменения, не позволяя им парализовать свою волю. События, о которых якобы говорил Макмиллан, могут открыть новые перспективы и возможности, но могут и с легкостью нарушить даже самые продуманные и тщательно разработанные стратегические планы. Игра вдолгую имеет ключевое значение, но именно короткие партии – преодоление неожиданных трудностей – отнимают у политиков бóльшую часть времени, и именно они нередко формируют их наследие.

Ближний Восток всегда был сложной площадкой для реализации американской стратегии. К началу революций «арабской весны» численность населения региона возросла почти вдвое по сравнению с началом 1980-х гг., когда я впервые приехал в Амман. Около 60 % населения составляли молодые люди в возрасте до 25 лет. Процесс урбанизации происходил почти с такой же скоростью, как в Азии. Предложение на рынке труда намного превышал спрос, безработица среди молодежи была выше, чем в любой другой части мира. Повсюду процветала коррупция. Среди представителей зарождающегося среднего класса росло недовольство, поскольку плодами экономического роста пользовалась только элита. Почти все арабские режимы были авторитарными, в основном репрессивными, власти почти везде оставались глухи к требованиям населения, касающимся возможности политического участия и совершенствования системы государственного управления. Смена поколений в руководстве ближневосточных государств происходила в течение уже более 10 лет, но надежды на перемены быстро развеивались. Системы образования не соответствовали потребностям молодежи, стремящейся конкурировать в беспощадном мире XXI в., а бесправие женщин отнимало у общества половину его потенциала.

В начале 2011 г. арабские режимы ориентировались в основном на США. «Арабские улицы» же осуждали и основные направления американской политики в регионе – в Ираке, в Палестине, да и везде, и лидеров США, памятуя о крестовых походах и провалах администрации Джорджа Буша – младшего. Однако они привыкли к господствующему положению Америки в своем мире, шизофренически сочетая негодование с надеждой на влияние США. Они постоянно преувеличивали нашу способность влиять на события – как, впрочем, и мы сами.

Но ни «арабские улицы», ни мы сами не понимали, насколько дестабилизирующим фактором может оказаться изменение роли Америки. Яркая речь Обамы в Каире в июне 2009 г., в которой он сформулировал суть своей стратегии в регионе, во всем арабском мире была принята с восторгом. И тон, и содержание речи указывали на полную противоположность подходов Обамы и его предшественника Джорджа Буша – младшего к проблемам региона. Обама обещал «начать все заново»; он продемонстрировал знание множества бед арабского мира и понимание того, что ключевое значение для построения лучшего порядка в регионе имеет не демократия на острие штыка, а создание рабочих мест, обеспечение безопасности, открытие новых возможностей и соблюдение прав человека. Неудивительно, что многие арабские лидеры восприняли речь Обамы несколько односторонне, приветствуя его готовность пересмотреть роль Америки, но игнорируя обращенный к ним призыв пересмотреть их собственную роль. И в регионе, и в Вашингтоне речь вызвала завышенные ожидания, весьма далекие от реальности. Несбыточность этих ожиданий со всей очевидностью проявилась, когда первые попытки Обамы сгладить израильско-палестинские разногласия сели на мель из-за ловкости и непримиримости Биби Нетаньяху, обычной уклончивости стареющих палестинских руководителей и отсутствия заинтересованности большинства арабских государств в участии в решении этих проблем. Она вновь подтвердилась, когда стало ясно, что у нас нет ни особого желания, ни тем более ресурсов для последовательной и творческой поддержки политических и экономических реформ в регионе. Но окончательно она стала ясна, когда началось усиление другого направления ближневосточной политики Обамы, а именно сокращение нашего военного присутствия в регионе и перенаправление американских стратегических ресурсов в другие части мира.

Отказаться от главенствующей роли в обеспечении безопасности в регионе, к которой привыкли арабские режимы, оказалось намного труднее, чем предполагал Обама. С одной стороны, нервные арабские автократы боялись ухода американцев ничуть не меньше, чем безрассудной демонстрации нашей силы. С другой стороны, новая администрация США обнаружила, что связана со старыми региональными режимами прочнее, чем ей казалось. При первых раскатах грома, сигнализировавших о начале серии арабских революций, стало ясно, насколько трудно будет добиться компромисса между сохранением серьезных партнерских отношений в области безопасности и стремлением к изменениям и насколько непредсказуемое и опасное направление примут происходящие события.

Мало кого в администрациях Обамы и Джорджа Буша – младшего нужно было убеждать в хрупкости арабских политических режимов и экономических систем. В своей речи в Каире Обама указал на свою озабоченность в связи с этим. Госсекретарь Клинтон еще более ясно выразила наши опасения в своем заявлении в Дохе в январе 2011 г. – всего за несколько дней до того, как на площади Тахрир начали собираться люди, – предупредив, что «фундамент региона погружается в песок». После событий 11 сентября 2001 г. и поворота администрации Джорджа Буша – младшего от традиционной республиканской внешней политики сдержанности и сдерживания к унилатерализму и нанесению упреждающих ударов госсекретарь Райс настойчиво твердила об уязвимости авторитарной формы правления и рисках, связанных с подменой поддержания стабильности в регионе поддержкой авторитарных режимов. Это было правильное послание, но после провала в Ираке администрация Джорджа Буша – младшего была плохим посланником.

Профессиональные дипломаты, работающие на Ближнем Востоке, в течение многих десятилетий твердили о том, что стабильность в регионе не вечна и что Соединенные Штаты не должны закрывать глаза на грядущие неизбежные изменения. Я и сам настаивал на этом, еще работая скромным сотрудником посольства в Иордании в начале 1980-х гг. Как и многие мои коллеги, я говорил это и когда трудился в Группе политического планирования, и на посту посла в Аммане, и в Бюро по делам Ближнего Востока. В этом не было ничего нового.

Новостью, и весьма тревожной, стала скорость начавшихся изменений, обусловленная достижениями в области информационных технологий, в частности развитием социальных сетей. Все началось с того, что 17 декабря 2010 г. в Тунисе Тарек аль-Таеб Мохамед Боуэзизи, 26-летний владелец уличного киоска, совершил самосожжение перед зданием муниципалитета, чтобы выразить свой протест против злоупотреблений местных полицейских. Последовали демонстрации и ожесточенные столкновения, быстро охватившие всю страну. Через месяц президент Зин эль-Абидин Бен Али бежал из Туниса, а светская и исламистская оппозиция начали договариваться о переходных мерах. Я посетил Тунис вскоре после этих событий. Прогноз, который я дал в своем отчете госсекретарю Клинтон, был осторожен, но оптимистичен: «Революция в Тунисе еще не завершилась, и транзит власти только начинается, но до сих пор тунисцы справляются с трудностями более успешно, чем можно было ожидать до бегства Бен Али; они гордятся тем, что стали первыми гражданами арабского государства, отстаивающими чувство собственного достоинства»[130].

Революция в Тунисе быстро перекинулась на самое крупное и самое устойчивое арабское государство – Египет. Уже