Роман Галицкий. Русский король - Галина Львовна Романова

Анна замычала, выворачиваясь и отплёвываясь, а державший её на руках мужик нахмурился:

- Аль не сладко?

- Пусти! Пусти, - забилась в его руках Анна.

- Э, нет, пташка! Попалась в сети - так не бейся, - удерживая её на руках, мужик уселся на скамью, усадил девушку себе на колени. - Никто за тебя не заступится, в моей ты власти.

- Кто ты?

- Звать меня Володарем, - назвался мужик. - Вольный я человек - где хочу, там хожу, и нету надо мной ни князя, ни боярина. Живу на лодье этой, людишки на ней все мои. Ватага мы, а я у них атаман. А на кой ты нам сдалась - сама, небось, ведаешь!

Анна притихла, закусив губу. О Романе думала она, сидя в каморе на полу, звала его сквозь туман страха, а не ведала, что через него принимает эту муку. Не хотелось ей верить, что за всем этим стоит княгиня, не могла ока сейчас думать.

Мужик, заметив, что она замерла, продолжал одной рукой обнимать её плечи, а другой провёл по судорожно сжатым коленям, погладил по голове, коснулся толстыми пальцами щеки, шеи, спустился к груди.

- А ты, я погляжу, сладкая ягодка, - тяжелее задышав, прохрипел он. - Куда как сладка…

Анна сжалась в комок, со страхом глядя на него. Мужик был на вид плотен, могутен и широк в плечах. Лохматая пегая борода закрывала пол-лица, по обеим сторонам крупного мясистого носа поблескивали маленькие живые глаза. Яркие губы были пухлые, мягкие. При воспоминании об их прикосновении девушку передёрнуло.

- На кой я тебе сдалась, Володарь? Почто мучишь? - еле простонала она.

- Тебя? - Мужик тискал её плечи. - Да я ж тебя… Да.

Он опустил девушку на лавку, навалился, уминая твёрдыми пальцами грудь и задирая подол. Ощутив его руку под подолом, Анна завизжала.

Вопль её был слышен даже на лодье. Там гребцы сбились с ритма - вёсла вразнобой заплескались по воде.

- Нет! Нет! - кричала Анна, срывая голос. - Пусти! Володарь попытался зажать ей рот рукой - Анна изо всех сил вцепилась в неё зубами. Зарычав, как медведь, ватажник отшвырнул её на пол.

- Ну, паскуда, - затряс прокушенной ладонью Володарь. - Попомнишь!

Девушка зажмурилась, ожидая, что он сделает с нею, но ватажный атаман повернулся и вышел, оставив её одну.

* * *

Уставшая, измученная, Анна задремала снова только ближе к вечеру. А когда пробудилась снова, была уже глубокая ночь.

Лодья стояла на приколе. Мягко плескалась в борта сонная река. Где-то раздавались голоса ночных тварей. Тиха и ласкова ночь на воде, но не до того было девушке. Пробудилась она от того, что её лапали чужие руки.

Володарь был хмелен, жарко и смрадно дышал в лицо перегаром, не обращая внимания на сопротивление девушки, опрокинул на пол. Насиловал долго, сопя и слюнявя ей лицо и шею мокрыми губами. Когда он отвалился от неё, Анну вырвало от отвращения.

- Ишь ты, - брезгливо проворчал Володарь. - Противен, значит?.. А мне за тебя золотом платили, чтоб продал я тебя купцам.

Анна закрыла глаза, прерывисто дыша. Ей было всё равно. Болело всё тело. Она попыталась что-то сказать, но в горле запершило.

- Что, худо?.. Пей! - в губы ей ткнулся край чаши. Анна закашлялась, завертела головой, но атаман был сильнее - он уселся на девушку верхом, за волосы оттянул её голову назад и насильно влил в рот брагу.

Задыхающаяся девушка скорчилась на дощатом полу. Её мутило.

- Чей ныне верх? Не станешь моей - лежать тебе с камнем на шее на речном дне. Поняла?

Анна сжалась в комок. Ей было страшно.

* * *

Обхватив её рукой за шею, атаман спал. Похрапывали в лодье ватажники, мягко плескалась в борта вода. Свежо пахло сыростью и дождём - всю ночь барабанил он в доски настила. Вот и завершилось бабье лето, настала осень.

Всего три ночи миновало, как похитили её ватажники, а казалось, будто вся жизнь прошла. И стыдно было Анне, и страшно. Володарь не верил ей - насиловал связанную, чтобы не сбежала, вливал в кривящийся рот брагу, а потом засыпал рядом, хмельной.

Он и сейчас был хмелен, но Анне не спалось. Может быть, впервые ей выпала такая удача. Вывернув шею, она смотрела на нож, болтавшийся у атамана на боку. Ей нужен был нож. Очень нужен. После того что с нею произошло, у неё не было другого выхода.

Медленно, боясь потревожить спящего, Анна поелозила, придвигаясь ближе. Повернулась, плечом сбрасывая с себя руку Володаря. Он развалился, раскинувшись. Девушка повернулась к спящему спиной. Онемевшие пальцы нащупали рукоятку, потянули.

Отчаяние и нежелание жить придали ей сил и ловкости. От усталости и страха она не чувствовала боли, когда случайно задевала лезвием ножа кожу на запястьях и не сразу почувствовала онемевшими руками, что жёсткая пеньковая верёвка перерезана. Немного полежала на боку, шевеля ослабевшими пальцами. Потом кое-как перевернулась, нашарила слабой рукой деревянную резную рукоять, полежала немного, привыкая к отвычной свободе тела, и приподнялась на локте, вглядываясь в круглое лицо, обрамленное бородой. Стараясь не глядеть на широкую заплывшую грудь ватажного атамана, размахнулась.

Хороший нож был у Володаря. Остро наточен, смазан от ржавчины салом. И под ребро запускал его атаман, и горло перерезал, и шкурки с дичи сдирал. Поил его Володарь людской и звериной кровью. Верно служил ему нож - не тупился, не щербился, не дрожал в руке. А попал в чужую ладонь - и предал.

Лезвие до рукояти ушло в широкую грудь. Дёрнулся Володарь, захрипел, забился, царапая скрюченными пальцами грудь. Анна отпрянула, вжимаясь в угол, крестясь и боясь взглянуть на храпящего и стонущего атамана. Наконец последний раз вздрогнул Володарь, оскалился щербатым ртом и затих на мокрых от крови досках.

Тогда поднялась Анна и, шатаясь, налегла плечом на низкую дверцу. Едва не выскользнул засов из ослабевших пальцев. Еле держась на ногах, девушка выбралась на лодью.

Ватажники спали, разметавшись, кто между скамей, кто на корме. Иные бражники не добрались до лодьи - лежали вповалку на маленьком песчаном островке, к которому пристала вечор лодья. Только дозорный на корме вскинул удивлённо голову. То ли не ведал он, что везёт атаман с собой бабу, то ли хмель отшиб ему память.

Анне уже было всё равно. Равнодушно скользнув взглядом по дозорному, она, шатаясь, прошла к борту и перелезла через него. Крепко спали ватажники, а дозорный так подивился пустому взгляду бабы и её спокойной решимости, что не посмел поднять тревогу. Только перекрестился, отгоняя от себя морок.

Холодная вода реки и мелкий дождь, сеявший с небес, ненадолго привели Анну в чувство. Ненадолго - лишь на столько, чтобы, скользнув в реку, она не пошла камнем на дно, а вынырнула и поплыла прочь, к ближнему берегу. У слабого тела не было достаточно сил, руки и ноги сводило от холода, дыхание перехватывало, а сердце билось неровно, надсадными толчками. Но Анна не замечала всего этого. Она не думала ни о чём, ей не хотелось жить. Она просто не останавливалась - и, может быть, поэтому в конце концов добралась до берега, поскальзываясь и цепляясь за кусты, выбралась из реки и, не оглядываясь, побрела прочь.