Хрен знат 2 - Александр Анатольевич Борисов

воды, но сломан посередине (водитель наверно наехал, сдавая назад). И это ещё не всё: дальше, под нашим орехом, валялись четыре клёпки.

— Разумеешь? — сказал я Бышу. — После каждой тренировки сюда. Можно и до. Суббота и воскресение выходной. Лесовозы не ездят.

Сгоношил я короче, семью Музыченко от мала до велика. Всем дело нашёл. Мы с Мишкой таскали доски на островок, передавали его отцу. Он, по колено в воде, переносил их на свой берег. А там и калитка недалеко, Овцы вдвоём управлялись. Чем занималась тётя Оксана, из-за кустов не видно, но над забором всё время маячил её платок.

Дед, кстати, по поводу досок не возражал. Только переспросил:

— Что, на сарай? Ну, на сарайчик пойдёт…

Для него это не материал, а так. Временно дырку закрыть, или на дрова… Лес, оказывается, нужно валить в строго определённый период, «когда дерево засыпает». Иначе, как он говорит, «добро на говно»…

За ужиним я порывался вставить своё слово и рассказать, какой уникальный гол мне сегодня довелось положить. Пеле бы, наверно, тоже забил, если б играл в таких же широких сатиновых шароварах, но этого сборной Бразилии не дано.

Сатин, как известно, такой материал, что как его ни закатывай, он всё норовит распуститься и принять форму штанов. В общем, в один из моментов, атаман сыграл на отбой, Мишка подставил ногу и мяч с двойным ускорением отрикошетил ко мне. Пас получился далеко за спину. Я отступил на шаг и ни на что не надеясь, сделал попытку достать его левой ногой. Чуть ли ни на ласточку встал. И своенравный мяч, вместо того, чтоб удариться об лодыжку да куда-нибудь отскочить, зарылся, застрял в складках. Я прям физически ощутил, как он закрутился над кожей, поджимая её штаниной и не дав его силам иссякнуть, выбросил ногу вперед…

Финт вышел на славу, захочешь — не повторишь. Но я больше удивился тому, что никто его не оценил.

Мячик выскользнул из штанины, подпрыгнул и что называется, «лёг под правую ногу». «Бей!», — закричал Валерка, и я ударил. С подрезкой, подъёмом. У музыкальных ворот не было шансов…

Я б, может, за ужином про футбол и не вспомнил, да Мишка со мной прощался довольно загадочно. Дословно не повторю, но что-то типа того: «Я сегодня точно не проиграл». Стиснул мою ладонь, и за отцом вброд. Может, не «сегодня», а «в целом»? Шумно было, я не расслышал.

Вот тебе, думаю, раз! Если «в целом», тогда понятно, надеется на реванш. А если «сегодня»? Как человек, повёрнутый на футболе, может поставить его ниже десятка досок⁈ Так, мысль за мыслью, оно и нахлынуло.

Сижу за столом, слова пережёвываю, а высказаться никак, все обстоятельства против. Паузы были, но я не успевал их заполнить. Только дед перед мамкою отчитался в проделанном объёме работ, на тебе! Напарник его, Кобылянский, внука прислал: приболел мол, прошу подменить.

Не ужин, а день открытых дверей. Сам виноват, ведь это из-за меня припозднились садиться за стол. Мог бы в другой день Быша уважить, или часок спустя. До Генки — внучка Кобылянского, ещё дядя Петя заглядывал, тот самый, что со смолы. Справлялся у деда насчёт тротуарной плитки: сколько, когда привезти. Сказал заодно, что переезжает в Натырбово: «Хату продам и туда». Кто-то ещё… так, баба Паша не в счёт… а! Хмырило какой-то припёрся из нашей школы, двойку по истории пересдать (бывшая историчка в декрете, потому к нам). Мамка с ним у калитки двадцать минут разбиралась. Поставила три.

Так, собственно, во мне и свернулось рвущееся из груди слово. Кому оно интересно? Дед собирается на дежурство. Бабушка жарит семечки, готовит ему «тормозок». Мамка ищет газеты «Правда» за последние несколько дней. В школьной партийной организации ей поручили подготовить доклад по материалам минувшего Пленума. Бабушку напрягает:

— Не видела?

— Посмотри на бухвете. А те, что я утром достала из ящика, у деда на койке.

Вот тут я затосковал. Если мамка берёт пару тетрадей, газету и авторучку, то это надолго. Бывало что и до утра. Все окружающие нишкни! Сначала она просто читает, потом начинает подчёркивать наиболее значимые цитаты и фразы. То бишь, всё то, что в науке и философии называется тезисами. Они-то в итоге и станут основой её доклада, записанного в тетрадь быстрым округлым почерком.

А мне хоть из дома беги! Время свободное есть, почти два часа до отбоя, вот только, куда его деть?

Мать как обычно прочувствовала, что я скоро начну дурковать, и тихо произнесла, не отрывая глаз от газеты, продолжая в ней что-то подчёркивать и читать:

— Сходи к своему Григорьеву, извёлся поди.

Если она про него, то не то слово извёлся — на говно изошёл. Витька же без меня как без рук. А я вот, к стыду своему забыл и о нашей с ним ссоре, и о Валеркином сракаче. Даже о том, что мамка пообещала принести для него пусть чуточку грязный, истоптанный, но именной экземпляр «Комсомольца Кубани».

— Найдёшь там, в своём ящике, — подсказала она, увидев, что я просиял, — ты ж у меня американский шпион? Только прошу, не мешай. У меня ещё много работы.

А как ей не помешать, если я вытащил из комода… целую кипу газет? Нетоптанных, некоцаных дыроколом, как будто бы только из типографии? И запах не улетучился!

Я думал, что мамка рассердится. Наоборот, рассмеялась.

— Родительница у нас служит в «Союзпечати», — сказала она, обернувшись на мой изумлённый вопль. — Девчонки её попросили, им принесли. Григорьев же наш ученик? Как тут не позвонить?

Если это вопрос, на него следует отвечать. Поэтому я сказал:

— Мы вместе учились с третьего класса. Но первого сентября Витёк переходит в другую школу, и нисколечко о том не жалеет.

— Всё равно, — отпарировала она. — Ту совокупность знаний, благодаря которой он выглядел на семинаре достойно, твой друг получил у нас.

Ох, чувствую, за Казию скоро две школы драться начнут. Быть ему экспонатом в обоих музеях!

* * *

Газет было