Бывшие в падении - Александра Гейл

– Извини, я не хотела тебя задеть, – сказала я маме.

– Тебе не за что извиняться. И то, что тебе непросто, естественно. Надеюсь, ты поймешь меня правильно, но, может, так и лучше. Раз после Петербурга твоя карьера слишком сильно пострадала, то, может, имеет смысл начать все с нуля в другом?

– Угу, – буркнула я и потерла глаза.

Ну а что я могла ей сказать? «Мам, из-за вас я упустила шанс стать примой Королевского балета»? Или, может: «Мам, из-за вас я во второй раз упустила шанс на счастье с мужчиной своей жизни»? Она не знала ни о приезде в Москву Поля Кифера, ни о моем назначении на неплохую партию. О своем хореографе я говорить с ней боялась, а вот партию опасалась банально сглазить. Вы ведь помните, что балерины ужасно суеверны? Думала прислать маме контрамарку на премьеру вместе с билетом на самолет. Думала, что Рамиль не малолетний идиот, которого нельзя оставить одного и на полчаса, а значит, маме не придется теперь за него переживать. А потом я спустила деньги, которые копила для мамы (не то чтобы там было много) на аренду жилья, да и Рамиль оказался малолетним идиотом, которого нельзя оставить одного и на полчаса. Короче, Дияра Огнева и долгосрочные планы – вещи несовместимые.

Собиралась стать примой, но заработала нервное расстройство, залетела от хореографа, еле выкарабкалась. Деловито раздумывала, не принять ли предложение работы в Ковент-Гарден, но вместо этого оказалась безработной нянькой в Казани. Мне становилось плохо от одной мысли искать работу, да еще срочно. Ну, сколько учителей танцев нужно на один город, даже если большой? А сколько претенденток на это место? И потом, «Здравствуйте, я Дияра, я была первой солисткой балета, но вынуждена была оставить профессию. Почему? Потому что я анорексичка, а мой брат – уголовник. Как это вы не доверяете мне своих дочерей?».

Ладно, я преувеличиваю, говоря, что маме нужна нянька. Она вовсе не мертвый груз, как это выставлял Рамиль, в чем я легко убедилась. Я и раньше знала, что, оказавшись в кресле, она вспомнила, как когда-то любила рукодельничать, но теперь вся ее комната была завалена мотками ткани, клубками пряжи и «проектами в процессе», как она это называла. Заказы у нее были, потому что получалось неплохо, другое дело, что далеко не все заказчики совестливы. Кто-то устраивал безобразные разборки и не выкупал работу, кто-то пытался сбить цену. И мама быстро уставала – с ее-то спиной! Ей нужен был как минимум регулярный массаж для поддержания тонуса мышц, но где взять на него деньги? Пока я присылала, это еще было реализуемо, но теперь денег хватало по минимуму. Какой он тут массаж.

Короче, мама думала, что я танцевала в кордебалете вся забитая и подавленная ситуацией. Ни к чему ей думать, что я ради нее чем-то пожертвовала. Мне отметки за самопожертвование не нужно. Я не Рамиль.

– Расскажешь? – участливо спросила мама, конечно же заметившая мое потерянное состояние.

– Пока нет, – качнула я головой.

Она расспрашивать не стала.

Чувствовалось, что ей точно так же не по себе, как и мне. Она вела себя кротко, ни в чем меня не упрекая, без конца повторяя, как со мной легко в быту, в отличие от брата. Я кивала и уверяла, что тоже рада. А потом закрывалась в своей комнате и часами лежала, глядя в потолок. Ела по чуть-чуть, подавляя приступы тошноты и отвращения к пище. Лениво, вяло, почти не чувствуя вкуса. Единственной причиной глотать эти мерзкие куски еды стала забота о маме. А как правильно заметил Поль, я не стала этого делать даже ради собственного ребенка. Иными словами, с потерей работы и Кифера, вся терапия доктора Нестерова приказала долго жить. Быть может, он поэтому советовал мне завести отношения? Чтобы создать якорь помимо работы? Но если так, то страшно представить, сколько людей живет в ненависти к каждому дню своей жизни, задерживаясь в ней лишь для того, чтобы не травмировать близких.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Наша семья, сколько я себя помню, проживала в трехкомнатной квартире, неплохой, уютной. С тех пор как ушел отец, по дому явно ничего не делалось. С каждым моим приездом все ветшало и пропитывалось отчаянием. Кран в ванной подтекал, электророзжиг приказал долго жить, а под створкой окна красовалась стратегическая отвертка, используемая в качестве рычага. Быть может, мне стоило бы выйти замуж хотя бы для того, чтобы было кому это починить. Откуда-то в памяти всплыл Глеб, его ипотека на двадцать лет и полная неспособность дать сдачи Киферу. Так, с этим вариантом надо быть поаккуратнее. Мужчины хорошими с руками и головами в лужах перед театрами не валяются.

От запаха плова мой желудок сжался от голода, но пришла тошнота. Я слышала о том, что анорексия может переходить в булимию, и внутренне задрожала. Я слишком чистюля для того, чтобы тошнить в унитаз день ото дня. Я не вынесу ничего подобного. Лучше быть голодной, но…

Я зажала рот рукой и прочистила горло.

– Дия, – позвала меня мама от дверей. – Ты беременна?

– Нет конечно! – возмутилась я. – Просто…

Я начала мысленно считать дни календаря и чуть не покраснела. Ну не водилось за мной привычки запоминать даты! Сексом я не занималась, а о том, что гормоны опять лишат меня женской «радости» из-за худобы, старалась не думать. Прислушалась к своему телу. Грудь болела, как всегда со мной случалось перед теми самыми днями.

– Все нормально. Это психологическое. Ты ведь знаешь о моих проблемах.

– Ты не сказала, что тебе не с чего быть беременной. – Я покраснела сильнее. – Тебе нужно сделать тест, – с мягким нажимом заключила она.

Я зажмурилась. Говорить о таком с мамой оказалось до крайности неловко. Я не замужем. Я даже не говорила ей, что с кем-то встречаюсь. Строго говоря, мы с Полем и не встречались. Даже если в тот раз… это просто смешно! В прошлом никакая контрацепция не сработала, теперь… Просто не может такого быть.

– У меня грудь болит, это хороший знак.

– Как давно? – участливо спросила мама.

– Ну, где-то неделю, – сказала это – и сглотнула. Это слишком долго.

– Сделай тест, – подчеркнуто мягко сказала мама.

У меня перед глазами начало темнеть, и я медленно, вдоль кухонных тумб, опустилась на пол, чтобы не упасть.

Мама о моем выкидыше ничего не знала, поэтому объяснить ей причину, по которой я впала в состояние тихого ужаса, оказалось сложно. Она пыталась успокаивать меня, повторяя, что деньги мы найдем, что ничего страшного не происходит, что все образуется. Говорила, что дети никогда не бывают вовремя. В общем, мама на удивление поддержала меня, в отличие от отца когда-то. Не спросила, кто отец или как так вышло, за что ей отдельная благодарность, но переживала я не об этом. И слова ее добрые меня не утешали.