Лубянская ласточка - Борис Громов

СССР напоминает штангиста, который «взял» слишком большой для него вес и, будучи не в состоянии его выжать, готов бросить штангу на пол.

Он снова подался вперед и, не спуская сверлящих глаз с Кулябова, в упор, как будто выстрелил, произнес:

– Вы не должны губить свою жизнь ради прогнившей коррумпированной системы. Я вам предлагаю сотрудничество. Определенные гарантии и условия… Это, в первую очередь, в ваших же интересах. Итак, сейчас я вас отпущу. Мы высадим вас там же, где взяли. Мы вновь заложим пакет в тайник. Это уже не ваша забота. Вы же возвращайтесь в Париж и доложите руководству, что все прошло нормально. Мы встретимся с вами позже, когда вы позвоните вот по этому номеру. – Беко положил на стол перед Владимиром маленькую бумажку размером с визитную карточку. На ней был от руки написан номер телефона. – Позвонив, вам надо будет попросить мсье Дасена. Это не певец – это всего лишь пароль, – впервые улыбнувшись, попытался пошутить Беко. – Вам назначат место и время встречи. Все.

Владимир с нескрываемой неприязнью смотрел на Беко. Однако вызова в его взгляде не читалось. Скорее, страх и растерянность.

– Ну что, мсье Кулябов, нам пора. Да, вот еще… Если вы не позвоните по этому телефону в течение трех дней или вас отправят в Москву ближайшим рейсом «Аэрофлота», мы будем рассматривать это как ваш отказ от сотрудничества. Естественно, мы тут же запускаем операцию по вашей компрометации с привлечением прессы, и да поможет вам Бог! – Беко встал, давая понять, что беседа закончена, и жестом пригласил Кулябова к выходу.

Владимир посмотрел на стол, где лежали его вещи. Беко, перехватив его взгляд, ободряюще произнес:

– Да-да, забирайте все. И эту вашу электронную штуковину тоже… Оставьте только фотографии, – не без скрытого ехидства добавил толстяк, дотронувшись до снимков со сценой задержания разведчика.

Кулябов разложил все по карманам и, прихватив бумажку с телефоном, направился вместе с Беко к двери.

Обратная дорога в Париж оказалась во всех отношениях трудной. Шоссе, забитое автомобилями. Постоянно возникающие пробки, когда приходилось подолгу стоять без движения. Настроение – отвратительное. На душе муторно, в голове хаос. Постепенно собравшись с мыслями, Владимир начал выстраивать различные варианты дальнейших действий.

Вариант первый: он, как и полагается в подобных случаях, идет к резаку[43] и, ничего не утаивая, докладывает ему все, как было. А там – будь что будет…

Вариант второй: он идет на контакт с французами и становится их агентом.

Вариант третий: он сообщает, что операция по закладке прошла успешно. Но на контакт с французами не выходит.

Нет, все эти варианты в чистом виде Владимира не устраивали. Если говорить о первом, то француз довольно верно изложил его дальнейшую перспективу… Конечно, его сделают козлом отпущения, и прощай карьера, которая так удачно складывалась. Не помогут все его связи.

Второй вариант – переход в стан противника – неприемлем, так как на кону стоит уже не карьера, а его, Владимира, жизнь.

Оставался третий вариант – над ним следовало поразмыслить. Он может доложить резиденту, что все в порядке, затем выйти на контакт с французами, а дальше – дальше поиграть с ними в кошки-мышки.

«Начну с того, что мне нужно значительно больше времени, чем три дня, для принятия столь важного для всей моей жизни решения. Это во-первых. Во-вторых, мне надо прощупать жену, чтобы выяснить для себя, могу ли я на нее рассчитывать в дальнейшем, если нам, в конце концов, придется остаться во Франции. Ведь я люблю ее… ну, по крайней мере, так можно сказать французам. Короче, тянуть и тянуть с решением.

Контрразведчикам придется согласиться с моими доводами. Они будут считать, что я на крючке и никуда от них не денусь, что вопрос только во времени. Да, скорее всего, перспектива вербовки офицера парижской резидентуры для ДСТ настолько заманчива, что они не станут исполнять свои угрозы, прежде чем исчерпают все другие меры воздействия. А там подойдет и время моего отпуска. Французы знают, как у нас к этому относятся. Свидания с родиной должны быть регулярными – в Ницце-то советским гражданам отдыхать не разрешают… В Москве что-нибудь придумаю – нервный срыв, какой-нибудь другой недуг. Такой, что в Париж мне возвращаться будет уже нельзя. Охотников заменить меня в резидентуре найдется предостаточно. Французы рубить с плеча не станут. Могут подумать, что по каким-то соображениям меня оставили в Центре, и будут ждать моего следующего появления в их поле зрения. А там посмотрим… По крайней мере, в Москве французам до меня не добраться.

Да, это, пожалуй, оптимальный, хотя и рискованный вариант. Ничего, выкарабкаюсь!»

К середине 80-х годов прошлого века в СССР работало больше шпионов ЦРУ, чем когда бы то ни было за всю историю существования управления. Степень доступа к советским секретам была поистине ошеломляюща. Где только кроты[44] не прорыли свои ходы.

«Бог мой, – вспоминал впоследствии Олдридж Эймс, сотрудник ЦРУ, работавший на советскую, а затем на российскую разведку, – шпионы ЦРУ проникли во все участки советской системы: в КГБ, ГРУ, Кремль, научно-исследовательские институты…» Один из таких кротов в высших эшелонах власти сообщил своим хозяевам в ЦРУ, что советское руководство регулярно получает самую свежую информацию относительно планов НАТО. К тому же он назвал ряд документов, которые всего неделю назад Москва получила от своего агента. По предположению источника, шпион КГБ работал в одном из центров НАТО и занимал там какую-то руководящую должность.

Натовская служба контрразведки моментально ужесточила режим на всех объектах в Европе. После тщательного анализа, проведенного ЦРУ, было установлено, что доступ к документам, переданным в Советский Союз, имели 53 офицера. Оставалось выявить среди них предателя. Это был долгий и кропотливый процесс, но постепенно круг поисков сужался. Среди офицеров, попавших в список подозреваемых, значилось и имя совсем недавно произведенного в бригадные генералы Мориса де Вольтена. Но американцы не собирались делиться своими подозрениями с коллегами из Франции – они не доверяли французам, у которых, по их мнению, спецслужбы были «нашпигованы советскими агентами».

Морис не чувствовал надвигающейся опасности. Известно, что даже у кадровых разведчиков не всегда срабатывает интуиция, которая по своей сути является мыслительным подкорковым процессом, когда при восприятии множества на первый взгляд не имеющих отношения к делу деталей в конце концов рождается предчувствие. И, как правило, верное. Предчувствия у Мориса не возникало… Как и прежде, при любом удобном случае он снимал копии с документов, представляющих интерес для Советского Союза. Полученная им спецтехника давала возможность больше не рисковать и не выносить документы из Центра для фотографирования. Способ передачи материалов также вполне надежный – имелись в запасе три тайника, через которые в определенной последовательности Аристократ передавал отснятые пленки.