Иван III - Николай Борисов

В течение двенадцати дней (до самого праздника Рождества Богородицы) митрополит уклонялся от исполнения великокняжеской воли. Гробница Филиппа стояла открытой, и нетленность мощей была явлена всем. Там же висели и его знаменитые железные вериги. Для окончательного подтверждения святости Филиппа недоставало лишь чудесных исцелений возле его гроба. Как, вероятно, ждал их тогда митрополит Геронтий, как молил Бога о ниспослании этой милости! Но все было напрасно. Промыслом Всевышнего (а может быть, и кознями соборного причта, издавна не любившего святителя Филиппа) никаких чудес у гроба не произошло. На 13-й день под давлением великокняжеского двора Геронтий вынужден был согласиться на закрытие гробницы Филиппа, а вместе с нею — и вопроса о его канонизации.

Некоторые историки почему-то считают Ивана III почитателем святости Филиппа и удивляются тому, что князь не довел дело до причисления его к святым (101, 362). Однако источники свидетельствуют о том, что великий князь не хотел поклоняться Филиппу как новоявленному святому. Чудеса продолжались лишь возле гробницы митрополита Ионы.

Конечно, мы далеки от мысли, что чудеса возле гробниц московских святителей, о которых сообщают летописцы, были каким-то образом подстроены заинтересованными лицами. Известно, что «чудеса происходят только в такие времена и в тех странах, где им верят, перед лицами, расположенными верить в них» (135, 33). Все это имелось в наличии в Москве конца XV столетия. Однако здесь уместно будет вспомнить еще одно суждение Э. Ренана: «…Чудо предполагает наличность трех условий: 1) общего легковерия, 2) некоторой снисходительности со стороны немногих людей и 3) молчаливого согласия главного действующего лица…» (135, XLIII) В случае с Филиппом первое и третье условие, несомненно, присутствовали. Но вот со вторым явно не ладилось. О том, как просто и решительно великий князь порою пресекал неуместные всплески религиозного энтузиазма, свидетельствует рассказанная летописцем под 6982 годом (с 1 сентября 1473 по 31 августа 1474 года) история несостоявшегося прославления митрополита Феогноста (1328–1353). Опуская второстепенные подробности, изложим лишь ее суть. Один благочестивый москвич в результате неудачного падения на землю оглох и онемел. Пробыв много дней в таком состоянии, он однажды услышал некий голос, велевший ему пойти на другой день помолиться в Успенский собор. Глухонемой исполнил сказанное и, придя в храм, «нача прикладыватися ко всем гробом, и к чюдотворцеву Петрову, и Ионину, и Филипову; и якоже к Феогностову приложися, внезапу проглагола и прослыша, и всем возвести, как бысть нем и нынече язык бысть: „яко, рече, приклонихся хотех лобзати мощи его, внезапу подвизася (поднялся. — Н. Б.) святый и рукою мене благослови, и взем язык мой извну потяну его, аз же стоях яко мертв, внезапу проглаголах“. И слышавше дивишася, и прославиша Бога и Фегноста митрополита, сотворшее сие чюдо. И сказаша митрополиту Геронтию и великому князю. Они же неверием одержими беша, не повелеша звонити и всему городу славити его; но последи (после того. — Н. Б.) новую церковь сотвориша ту святую Богородицю, и заделаша мощи его в землю покопавши, и покрова на гробници каменой не положиша, и ныне в небрежении гроб его» (18, 198).

Равнодушие московских властей к памяти Феогноста вполне понятно: грек по происхождению, он и на Руси отстаивал прежде всего интересы Византии, не совершив при этом каких-либо выдающихся деяний на благо Москвы. Иное дело Филипп: обличитель новгородских вероотступников, строитель нового Успенского собора, суровый аскет, носивший под парчой митрополичьих облачений тяжкие железные вериги… Однако политика и здесь оказалась сильнее морали. Митрополит Филипп не только не был прославлен как святой, но даже и гробница его в Успенском соборе со временем была потеряна (73, 548).

Сразу после кончины Филиппа князь отправил гонцов к епископам с приглашением прибыть на собор для избрания нового митрополита к весеннему Юрьеву дню — 23 апреля. (Иван очень спешил с избранием преемника Филиппа. Пасха в 1473 году пришлась на 18 апреля. Владыкам дано было всего пять дней, чтобы, отпраздновав Великий день, добраться до Москвы из своих столиц. Возможно, князь опасался, что, имея достаточно времени, епископы успеют согласовать общую кандидатуру на кафедру святого Петра, которая может его не устроить.)

К указанному сроку в Кремль на собор явились архиепископы Вассиан Ростовский и Феофил Новгородский, епископы Геронтий Коломенский, Евфимий Суздальский, Феодосии Рязанский, Прохор Сарайский. Тверской епископ Геннадий прислал грамоту с изъявлением согласия на любое решение собора. Соборные прения сильно затянулись. Новый митрополит был назван лишь в пятницу 4 июня. Им стал коломенский епископ Геронтий. 29 июня 1473 года, в праздник апостолов Петра и Павла, он был торжественно рукоположен в митрополичий сан собором епископов.

Новый митрополит хотел иметь добрые отношения с влиятельным кремлевским духовенством. Похоже, что это не удавалось митрополиту Филиппу. Менее чем через месяц после своей интронизации Геронтий поставил на свое прежнее место — коломенскую кафедру — некоего Никиту Семешкова, сына протопопа Архангельского собора московского Кремля.

Свою строительную деятельность Геронтий начал с отстройки разрушенной пожаром митрополичьей резиденции. Он заложил новую каменную палату и уже летом 1473 года поставил сложенные из обожженного кирпича въездные ворота на митрополичий двор. Одновременно продолжалось и строительство Успенского собора. За летний строительный сезон 1473 года он уже вырос до полной высоты стен. Следующей весной мастера уже выкладывали своды, на которые должны были опираться барабаны глав. Но тут случилось нечто ужасное. Поздним вечером 20 мая 1474 года почти оконченный собор рухнул…

Летописцы по-разному объясняют причины катастрофы. Одни считали, что виноваты строители, допустившие серьезные просчеты; другие указывали на то, что в эту ночь в Москве якобы произошло землетрясение. Но все дивились тому, как милостив Бог даже во гневе своем: весь день по стенам и сводам собора сновали строители, а с их уходом явились праздно любопытствовавшие, которым нравилось глядеть на Москву с высоты соборных сводов. Собор выдержал и тех и других. Даже единственный свидетель катастрофы — отрок, сын князя Федора Пестрого, который по обычаю всех мальчишек никак не хотел отправляться домой и с наступлением темноты продолжал лазать по соборным сводам — и тот чудом уцелел, успев перебежать с разваливавшейся северной стены на уцелевшую южную. Все это было явным чудом Божией Матери и московских чудотворцев, гробницы которых, равно как и иконы в деревянной Успенской церкви, чудесным образом уцелели в катастрофе.

(Версия о землетрясении высказана одним из летописцев вполне определенно. «Тое же весны бысть трус (землетрясение. — Н. Б.) в граде Москве, и церкви святая Богородица, яже заложи Филип митрополит, сделана бысть уже до верхних комар (сводов. — Н. Б.), и падеся в 1 час нощи, и храми всии потрясошася, яко и земли поколебатися» (30, 194). Несмотря на кажущуюся фантастичность этого объяснения, оно получает неожиданное подтверждение в истории строительства собора Аристотелем Фиораванти. Приступая к работе, итальянский мастер придал фундаментам будущего храма особую антисейсмическую устойчивость.)