Стальной подснежник - Дана Арнаутова

* * *

— Поешьте хоть немного, — упрямо сказал Эйнар. — Иначе свалитесь.

К его удивлению, леди послушно взяла прут с мясом и пару лепешек, уложенных на оказавшуюся у запасливого Лестера тарелку. Наверное, сил упираться и спорить у магички просто не осталось. «Бывшей магички, — напомнил себе Эйнар. — Хотя какая сейчас разница? Не сказать ведь даже, что она водила тебя за нос, — ты сам ни разу не задал ей прямого вопроса. Про перстень вот спросил, так леди сказала правду, что оставила его в столице. Теперь понятно почему. Легко ли человеку, лишившемуся рук, смотреть на меч, с которым не расставался всю жизнь?»

А Нэнси, значит, соврала, паршивка, насчет заколдованной двери… И опять же — какая разница? Если леди завтра уедет в крепость живая и здоровая… Эйнар едва не поклялся, что все между ними будет иначе, но поспешно себя оборвал: боги слишком любят шутить с человеческими клятвами. У него ведь там еще морок притаился, будто гадюка в постели. Но это все потом, пусть только сейчас обойдется!

— А что в деревне? — поинтересовалась его жена, постепенно входя во вкус и принимаясь за второй кусок мяса.

— Чисто, — отозвался Эйнар.

— Хорошая новость.

Она задумчиво посмотрела на очередной кусок, истекающий золотистым жирком, и Эйнар поспешно сказал:

— Я вам сейчас горячего принесу попить.

Сходил к костру, нацедил из котелка отвара журавлинки. Здесь, в Дорвенанте, ее мало знают, а вот в Невии пьют каждый день, считая первым средством от любого нездоровья. Знакомый серо-зеленый кустик Эйнар приметил, когда проверял караул на дороге, на обратном пути сорвал и, растерев жесткую траву между ладонями, чтобы быстрее пустила сок, велел заварить.

На кружку, исходящую душистым паром, леди глянула с удивлением, но отпила и даже прищурилась по-кошачьи от удовольствия.

— Хорошо-то как… — выдохнула и сделала еще пару глотков. — А молоко?

— Сейчас будет, — кивнул Эйнар.

Она пила журавлинку, прислонившись спиной к дверному косяку, а Эйнар с угрюмой злостью думал, что во всем случившемся изрядно виноват сам. Конечно, казнить Вальдонию следом за ее сыновьями-разбойниками было несправедливо, но уж перетряхнуть деревню и найти случайно уцелевших «перевальных братьев» он мог. И, как знать, не поддерживай эти двое друг в друге взаимный пожар ненависти, может, вдова и не решилась бы на такое страшное дело?

Убитого Эйнаром мерзавца звали Хассеном. Он пришел вместе с остальными дезертирами и быстро стал правой рукой главаря.

В деревне Хассен нашел себе молодую вдову с парой ребятишек, для которой новый муж стал подарком богов. Так и жил, деля время между новой семьей и разбоями. Женщина ничего плохого в промысле богоданного мужа не видела, ведь к ее детям и к ней самой он был ласков и щедр, а что грабил и убивал чужаков — так на то они и чужие, законная добыча, почти дичь. В деревне Хассен и ночевал в тот день, когда погибла банда. Местные его не выдали — для них выбор между «своим» разбойником и «чужим» капитаном был прост и понятен: если Хассена повесят, кто будет кормить его семью?

Как рассказала Лестеру рыдающая дважды вдова, к Вальдонии Хассен заглядывал часто: помогал ей по хозяйству, а она варила ему дурманную травяную жвачку. Но вчера вернулся сам не свой. Швырял вещи, разогнал кинувшихся к нему детей. А жене велел собирать самое необходимое и уходить, да не в ближний городок, а подальше, в сторону Дайхольма. Женщина, прожившая в Гарвии всю жизнь, перепугалась, но спорить с мужем не стала. Может, он жвачки своей перебрал, так проспится и отойдет. Но Хассен впервые не лег с ней и вообще пальцем больше не коснулся, а утром…

Что было утром, Эйнар и сам знал. И теперь понимал, с чего мерзавец так осмелел: терять ему было нечего, а тут такой случай и отомстить, и погулять напоследок. Что ж, этот счет закрыт, и благодарение богам, что зараза не успела перейти ни на кого в деревне.

Леди допила журавлинку и снова откинулась на стену, не жалея нарядной накидки. Йотуны с ней, с накидкой, но спину не застудила бы.

— Знаете, — сказала она, держа опустевшую кружку, словно грея об нее пальцы, — у меня ничего не вышло. Я пыталась, честное слово, но… Волчица не слышит меня.

Она вздохнула и прикрыла глаза, а Эйнару в сердце будто вошел терновый шип: показалось, что и без того всегда бледная кожа магички по-особенному светла — мертвенной призрачной белизной. Глупости, конечно, просто свет так упал, но… Он с беспомощной злостью снова подумал о богах, которым дела нету до человеческих бед.

— Расскажите что-нибудь, капитан, — попросила вдруг леди. — Что-нибудь хорошее. Ведь случалось у вас в жизни что-то забавное?

Забавное? Почти все смешное и хорошее в жизни Эйнара было связано с Мари, но даже у него хватило ума сообразить, что не дело сейчас рассказывать измученной женщине про другую, пусть и не соперницу. Да и про Волчью Сотню особо язык не распустишь — это не для женских ушей. Однако отказать в просьбе нельзя. Эйнар сейчас руку бы дал себе сломать, лишь бы хоть как-то отвлечь жену и дотянуть до полуночи.

— Я не слишком хороший рассказчик, — предупредил он, вспомнив наконец подходящую историю.

Леди решительно кивнула, открыв глаза, и Эйнар обреченно вздохнул, привалившись к дверному косяку плечом.

…Рота, в которую он завербовался, едва попав в Дорвенант, стояла в деревне вроде Гарвии, но на равнине. Мари с маленькой Тильдой осталась в ближайшем городе, а Эйнар тогда ничего не понимал в дорвенантской армии, иначе выбрал бы другое место службы. Нет, рота была неплоха, но полк собирались расформировывать… В общем, и солдаты, и офицеры пребывали в унынии и безделье.

Эйнара, несмотря на возраст, принятого сержантом, определили на постой к тихой одинокой старушке. Бездетная вдова держала коз, вязала пуховые шали и немного приторговывала травками…

— Что-то мне это напоминает, — пробормотала леди, кинув взгляд внутрь хижины.

— Она была очень порядочная женщина, — возразил Эйнар.

…Козьим молоком и сыром господина сержанта она угощала от души, и Эйнар, соскучившийся по домашней еде, блаженствовал. Его не смущало даже, что соседи на старушку косились с откровенной неприязнью, частенько поминая ей вслед барготово семя. Старушка только улыбалась виновато и трепала по холке вечно бегающую за ней пеструю рогатую козу.

Так прошла пара недель, Эйнар на мече поклялся бы, что его хозяйка — смирнейшая и богобоязненная женщина. И, когда однажды в деревянные ставни чистого ухоженного домика полетели камни, выскочил на крыльцо в одном исподнем, собравшись поймать сорванцов и надрать уши.

Выскочил — и опешил.

— Барготово отродье! — орала крепкая тетка, предводительствующая толпой человек в двадцать. — Нечисть проклятая! А ну иди сюда, дрянь такая, я тебе ноги повыдергиваю и шею узлом сверну.

На Эйнара тетка поглядывала мрачно, но без испуга, видно, считая себя в своем праве.