Предательство по любви - Энн Перри

– А Кассиан? – В голосе адвоката прозвучали угрожающие нотки.

– Кассиан, – произнесла Фелиция с презрением. – Смятенный и запуганный восьмилетний мальчик. Боже мой! Отец – убит, мать – повесят, а вы вытаскиваете малыша на публику и предлагаете рассказать правду о том, как отец любил его? Вы что, полоумный? Да он послушно повторит все, что вы захотите!

– Полагаю, ваш муж также ни в чем не повинен? – саркастически спросил Рэтбоун.

– Об этом даже не стоит говорить!

– Но вы все-таки скажите.

– Да, ни в чем!

– Миссис Карлайон, как по-вашему, почему Валентайн Фэрнивел нанес ножевое ранение генералу?

– Это одному богу известно! Мальчишка ненормальный. Если отец использовал его годами, чему тут удивляться!

– Допустим, – кивнул защитник. – И не такие люди ломались. А почему тогда ваш сын оказался в детской комнате без панталон?

– Прошу прощения? – Лицо пожилой леди застыло.

– Мне повторить вопрос?

– Нет. Нелепость какая-то! Если Валентайн это утверждает, то он лжет. Почему – не знаю и знать не хочу.

– Миссис Карлайон, рана на бедре генерала была весьма глубокой, однако его панталоны при этом остались целыми и не испачканными кровью. Значит, их просто не могло быть на нем в тот момент.

Свидетельница уставилась на Оливера с ледяным презрением, плотно сжав губы.

В толпе послышались негодующие шепотки, шорох, но потом все снова стихло.

Фелиция молчала.

– Давайте вернемся к вопросу о вашем муже, полковнике Рэндольфе Карлайоне, – продолжил Рэтбоун. – Он был прекрасным солдатом, не так ли? И он гордился своим сыном, связывал с ним надежды, верил, что мальчик вырастет и станет героем, может быть, даже генералом… И сын действительно стал им.

– Да. – Вздернув подбородок, миссис Карлайон высокомерно глядела на него сверху вниз. – Наш сын был любим и уважаем всеми. И достиг бы еще большего, не будь он убит. Убит ревнивой женщиной.

– Ревнивой к кому? К своему ребенку?

– Опять эта нелепая вульгарность! – бросила Фелиция.

– Да, звучит вульгарно, – согласился адвокат. – Но это правда. Ваша дочь Дамарис знала обо всем. Как-то случайно она застала…

– Вздор!

– И столкнулась с этим снова, встретив своего сына, Валентайна… Она тоже лжет? И мисс Бушан? И Кассиан? Или они все пали жертвой одной и той же болезненной фантазии, причем не сговариваясь, а то и не зная друг о друге?

Свидетельница вновь промолчала, не желая выставлять себя на посмешище.

– А вы сами ничего не знали, миссис Карлайон? Ваш муж осквернял вашего сына до тех пор, пока вы не послали его служить в армию кадетом. Не потому ли вы настояли на этом – чтобы спасти его от поползновений мужа?

Атмосфера в суде накалилась до предела. Присяжные были похожи на ряд висельников. Чарльз Харгрейв выглядел совсем больным. Бледные Эдит и Дамарис сидели бок о бок с Певереллом.

Лицо Фелиции отвердело, а глаза ее зажглись огнем.

– В армию уходят юношами, мистер Рэтбоун. Может быть, вам это не известно?

– Что же оставалось делать после его ухода вашему мужу, миссис Карлайон? Вы не боялись, что он начнет проделывать с детьми своих друзей то же, что проделывал с собственным сыном?

Свидетельница молчала, не сводя с Оливера глаз.

– Или вам пришлось снабжать его иными подростками, посыльными, например? – безжалостно продолжал защитник. – Это безопаснее, не правда ли? Посыльный не затеет скандала – стало быть…

Он замолчал, глядя на нее в упор. Фелиция была на грани обморока. Она покачнулась и ухватилась за перила. Толпа взревела.

Ловат-Смит поднялся на ноги.

Рэндольф Карлайон издал сдавленный крик, и лицо его побагровело. Он задыхался, но люди, сидящие рядом, лишь брезгливо от него отодвинулись. Судебный пристав приблизился к полковнику и весьма непочтительно ослабил галстук у него на шее.

Рэтбоун не терял времени.

– Вы так и поступали, не правда ли, миссис Карлайон? – продолжал он. – Вы раздобыли другого мальчика своему мужу. А может, поставляли ему многих, одного за другим, пока он не постарел и, казалось, стал безопасен… Но вам не удалось защитить от него собственного внука. Почему вы допустили это, миссис Карлайон? Почему? Неужели ваша репутация стоит таких жертв? Стольких загубленных детских жизней?

Фелиция оперлась на перила. Ненависть пылала в ее глазах.

– А чего бы вы хотели, мистер Рэтбоун?! – выкрикнула она. – Предать его публичному поруганию? Разрушить потрясающую карьеру? Карьеру человека, столько раз сражавшегося с врагами империи, шедшего с гордо поднятой головой на верную смерть? Человека, вдохновлявшего солдат на подвиги? Из-за чего? Из-за инстинктов! В мужчинах всегда были сильны инстинкты! Что я могла поделать? Сказать людям? – В ее голосе зазвучало презрение, и она уже не обращала внимания на угрожающий ропот толпы. – Сказать – кому? Кто бы мне поверил? К кому мне следовало обратиться? Женщины не распоряжаются собственными детьми, мистер Рэтбоун. Не имеют собственных денег. Мы принадлежим нашим мужьям. Мы даже не можем покинуть дом без их согласия, а он бы на это никогда не согласился. И уж тем более не отдал бы мне сына.

Судья стукнул молоточком и призвал зал к порядку.

Голос Фелиции стал пронзителен от гнева и горечи:

– Или вы бы предпочли, чтобы я убила его – как Александра?! Вы бы одобрили это? По-вашему, каждая женщина, муж которой изменяет, издевается над ней или мучает ее ребенка, должна обагрить руки кровью?!

С искаженным лицом она глядела на адвоката и продолжала:

– Поверьте, это еще не самое худшее! Мой муж был ласков со своим сыном, проводил с ним много времени, никогда не бил его и не оставлял без обеда. Он дал ему прекрасное образование и обеспечил блестящую карьеру. Он был любим и всеми уважаем. И вы хотели бы, чтобы я утратила все это, выдвинув против него дикое и злобное обвинение, которому никто не поверит? Или оказалась на скамье подсудимых и была повешена – подобно ей? – Пожилая леди кивнула на свою невестку.

– Неужели вы видите только эти две крайности, миссис Карлайон? – мягко спросил Оливер. – Либо потворствовать растлению малолетних, либо убить?

Женщина молчала, бледная, одряхлевшая буквально на глазах.

– Благодарю вас, – сказал адвокат с невеселой улыбкой. – Именно это я и хотел доказать. Мистер Ловат-Смит?

Люди в зале, на время присмиревшие, наконец-то перевели дух. Присяжные казались вымотанными до предела.

Уилберфорс медленно поднялся. Он тоже выглядел не лучшим образом. Приблизившись к возвышению, обвинитель пристально всмотрелся в лицо Фелиции и отвел глаза:

– У меня нет вопросов к этому свидетелю, милорд.