История нового имени - Элена Ферранте

Ада как с цепи сорвалась: она демонстрировала Стефано неукротимую страсть, а в промежутках между поцелуями жарко шептала: «Надо что-то решать, любимый, или она, или я. Я не говорю, что ты должен выгнать ее на улицу с ребенком, все-таки это твой сын, но ты только посмотри, что всякие знаменитости делают: дай ей немножко денег, и пусть катится на все четыре стороны. Все равно весь квартал знает, что я твоя настоящая жена, и я хочу быть с тобой всегда, всегда».

Стефано соглашался и крепче ее обнимал. Но, выбираясь из неудобной узкой кровати в квартирке на Реттифило, он обо всем забывал. Дома он по-прежнему орал на Лилу, обвиняя ее в том, что у него нет чистых носков, или в том, что она посмела на улице разговаривать с Паскуале или кем-нибудь еще.

Ада постепенно впадала в отчаяние. Как-то воскресным утром она столкнулась с Кармен, и они принялись жаловаться друг другу, как тяжело работать в колбасных лавках. Слово за слово, и вот они обе уже на чем свет стоит костерили Лилу, которую, каждая по своим причинам, считали источником всех своих бед. Наконец Ада не выдержала и поделилась с подругой своими затруднениями, совершенно выпустив из виду, что Кармен — сестра ее бывшего жениха. Кармен, млея от счастья, что ей доверили тайну, ловила каждое ее слово и не скупилась на советы, каждый из которых был направлен на то, чтобы в максимальной степени отравить жизнь Аде, предавшей ее брата, и Лиле, предавшей лично ее. Одновременно Кармен чувствовала приятное возбуждение: надо же, подруга детства крутит шашни с женатым мужчиной! Надо сказать, что девчонки нашего квартала, с юных лет мечтавшие выйти замуж, всегда больше сочувствовали любовницам, которые казались нам более интересными, более независимыми, а главное, более современными, чем жены. У нас всегда оставалась надежда, что законная жена — как правило, злая и вероломная или, по меньшей мере, неверная — тяжело заболеет и умрет, уступив место любовнице, и любовь восторжествует. Иначе говоря, мы выступали за грех, но только если он вписывался в рамки правил. Вот почему Кармен, поначалу настроенная к Аде враждебно, постепенно прониклась к ней искренней симпатией. Однажды она ей сказала: «Слушай, сколько можно терпеть? Ты должна выгнать эту суку, выйти за Стефано и родить ему детей. Сходи к Солара, спроси, может, они кого-нибудь знают в Римской Роте».

Кармен и Джильола советовали ей одно и то же, и вот как-то вечером в пиццерии Ада напрямую спросила Микеле:

— А у тебя, случайно, нет знакомых в этой самой Римской Роте?

— Случайно нет, — насмешливо ответил он, — но поинтересоваться могу, друзья везде найдутся. А ты пока держись за свое, да покрепче. И ничего не бойся — если кто на тебя наедет, сразу мне скажи.

Ада была на седьмом небе: еще никогда в жизни она не чувствовала вокруг себя такой поддержки. Тем не менее перейти к активным действиям ее побудили не подначки Джильолы, не советы Кармен, не защита, обещанная самым крутым в квартале парнем, и даже не обида на Стефано, который в августе не повез ее, как год назад, за границу, а только пару раз выбрался с ней на пляж, а кое-что более существенное. Она обнаружила, что беременна.

Это открытие наполнило ее бешеным счастьем, но пока она не поделилась им ни с кем, даже со Стефано. Посреди дня она сняла фартук и сказала, что пойдет подышать, а сама отправилась к Лиле.

— Что-то случилось? — удивленно спросила синьора Карраччи, открывая дверь.

— Ничего такого, чего ты не знала бы, — ответила Ада.

Она вошла и выложила ей все как есть, прямо при ребенке. Поначалу она говорила спокойно, ссылалась на артистов и спортсменов и сравнивала себя с «женщиной в белом», сожительницей знаменитого велогонщика Фаусто Коппи, а под конец намекнула, что в некоторых случаях, когда любовь особенно сильна, даже святая Церковь позволяет расторгнуть неудачный брак. Лила слушала ее, не перебивая, чего Ада совсем не ожидала; напротив, она была уверена, что стоит ей произнести первое слово, как Лила набросится на нее с обвинениями, дав ей возможность вывалить этой стерве все, что она о ней думает. Она занервничала и пошла ходить по квартире: во-первых, чтобы показать, что она тут не в первый раз, а во-вторых, чтобы иметь законный повод для возмущения: «Нет, это надо такую грязь развести! Посуда не мыта, кругом пылища, носки с трусами по всему полу раскиданы! Как только бедный Стефано живет в такой помойке!» Ее охватило судорожное желание предпринять хоть что-нибудь, и она принялась подбирать с пола грязную одежду. «С завтрашнего дня, — крикнула она из спальни, — я буду приходить и сама тут все убирать. Ты только посмотри, как у тебя кровать застелена! Стефано не любит, когда простыни смяты, он мне сам говорил, что сто раз тебе объяснял, чтоб ты расправляла простыни, но до тебя не доходит!» Тут она замолчала, постояла немного с потерянным видом, а потом тихо сказала:

— Уйди с моего пути, Лина! Если ты не уйдешь, я убью твоего сына.

— Ада, ты ведешь себя в точности как твоя мать, — ответила Лила.

Вот и все, что она ей сказала. Сегодня я пытаюсь представить себе, как звучал ее голос. У Лилы в принципе была маловыразительная манера речи, и я думаю, что она произнесла эту фразу в своем привычном ледяном или равнодушном тоне. Правда, годы спустя она рассказала мне, что вид Ады в ее доме напомнил ей ту ужасную сцену, когда Мелина — брошенная любовница — высунулась из окна, глядя на переезд семьи Сарраторе, и швырнула вниз утюг, едва не убивший Нино. Тлеющий огонь страдания перекинулся от матери к дочери, заставив Лилу содрогнуться; только теперь в роли мучительницы выступала не жена Сарраторе, а она сама. Никто из нас не заметил, что история повторилась, словно отразившись в кривом зеркале. Но Лила заметила. Наверное, поэтому она почувствовала к Аде не злость, а жалость. Она протянула к ней руку и сказала:

— Сядь, я заварю тебе ромашку.

Но Ада уловила в ее словах, а главное — в этой протянутой руке — оскорбление. Она отскочила и, закатив глаза так, что остались видны одни белки, завопила:

— Ты что, думаешь, я свихнулась? Свихнулась, как моя мать? Берегись, Лина! Не трогай меня! Отойди от меня подальше! Вон, ромашку себе завари! А я пока уберу весь этот срач.

Она подмела и вымыла полы и застелила постель, больше не произнеся ни слова.

Лила смотрела на нее, боясь, что Ада вот-вот сломается, как ломается изображающая человека кукла, если автомобиль при испытаниях набирает слишком высокую скорость. Потом она взяла ребенка и вышла из дома. Она долго гуляла по улицам нового квартала, разговаривала с сыном, показывала ему разные вещи и говорила, как они называются, и рассказывала сказки. Но делала она это не столько ради того, чтобы развлечь сына, сколько для того, чтобы заглушить собственную тревогу. Лишь увидев, как Ада выскочила из подъезда и бегом, как будто куда-то опаздывала, умчалась прочь, Лила вернулась домой.

Ада вернулась в лавку возбужденная, с трудом переводя дыхание. Стефано встретил ее мрачным взглядом.

— Где ты была? — спросил он.

Она, нимало не смущаясь, что их слышат ожидающие своей очереди покупатели, ответила: