Лабиринт - Яэко Ногами

Уэмура. Сегодня Уэмура дал ему фотокопии редких рукописей, хранящихся в Восточной библиотеке. Сёдзо обещал завтра же их вернуть. Ему нужно было сделать выписки из них, но он не мог взяться за перо. Прочитанная в газете заметка под заголовком «Приезд в Бэппу виконтессы Ато» выбила его из колеи. Перегнувшись через широкий стол, Сёдзо открыл окно. В теплом, чуть влажном вечернем воздухе чувствовался едва уловимый запах вина. Специфический запах этого дома. Он исходил от винных погребов, с трех сторон окружавших задний двор. Погреба с толстыми стенами и маленькими оконцами походили на крепость. Эти громоздкие строения и носившийся в воздухе запах сакэ больше чем что-либо другое напоминал Сёдзо о том, что он находится в отчем доме. Но, как и отец, Сёдзо не чувствовал никакого влечения к спиртному.

Правда, когда нужно было, он мог выпить много, и у него даже лицо не розовело. Наоборот, он немного бледнел, и только застывший взгляд свидетельствовал о том, что он все-таки пьян.

Вдыхая вечерний воздух, Сёдзо погрузился в воспоминания о своих детских годах. Это был самый верный способ отвлечься от того, что его тревожило и о чем ему хотелось забыть.

Сентябрь. По мощенной каменными плитами дорожке, которая, начинаясь у магазина, проходит под окнами столовой и, постепенно расширяясь, превращается в площадь, окруженную винными погребами, вереницей тянутся лошади, навьюченные тяжелыми кулями.

В кулях — недозрелая, зеленая хурма.

На специально оборудованной площадке поблизости от погребов стоят в ряд старинные каменные ступы-давильни. В них ногами давят молодые плоды. Полученное месиво перекладывают в огромный чан, взбираясь по прикрепленной к нему лесенке.

Так начинается процесс домашнего изготовления ценного рыжевато-коричневого красителя, идущего на окраску винных мешков*. Это как бы пролог к винокуренному производству.

Дни стоят ясные. В прозрачном небе ярко светит осеннее солнце. На каменных плитах двора и на крышах погребов, где устроены бетонированные сушильные площадки, разложены льняные мешки, окрашенные в густой рыжевато-коричневый цвет. Они сверкают на солнце, резко выделяясь на фоне белых стен винных погребов. Стекающая с них краска образует на каменных плитах пятна, похожие на кровь. Но вот бочары начинают менять обручи на бочках. Острыми ножами они быстро и ловко расщепляют бамбук, который пойдет на обручи. Терпкий аромат незрелой хурмы сменяется тогда сладковатым запахом бамбука. А когда бондари начинают делать чаны из криптомерии, от каждой стружки исходит чудесный запах этого дерева. Криптомерия, из которой сделаны чаны, придает особый аромат сакэ, выдержанному в них. Изготовляя огромные чаны с лесенками, бондари в такт ударам большого деревянного молотка выкрикивали: «Эн-я-са, эн-я-са!» И вот чаны готовы. Высоченные, пузатые, окрашенные в розовый цвет, с бамбуковыми обручами, они походили на чемпионов по японской борьбе, опоясанных белым призовым канатом.

Когда старые бочки выкатывались во двор для ремонта, сюда набегала целая ватага школьных приятелей Сёдзо. Озорники залезали в бочки и со звоном и грохотом катались в них по двору. Сколько их за это ни ругали, они не могли отказаться от такого развлечения. Но к новым чанам они даже подходить не смели. Если же бывало, кто и напроказничает, старый винокур даст озорнику такой нагоняй, что тот во двор и нос сунуть не посмеет. Еще строже взыскивал старик за попытки затеять игру в войну в амбаре, где хранился рис. Этот старый винокур, к которому даже сам Дзиэмон всегда обращался на «вы», почтительно называя его отцом, прослужил у них больше сорока лет. Не меньше проработал и приказчик Якити. Оба пользовались непререкаемым авторитетом, причем у каждого была своя сфера влияния: один был облечен всей полнотой власти на

Мешки для отжима барды. винокурне и в погребах, другой — в магазине. С хозяйскими малышами старый винокур обращался, как с внучатами. У него был огромный, волосатый, круглый, как котел, живот. Он гордился, что мог, стоя, держать на нем чашечку для сакэ, и часто показывал детям этот фокус. Сёдзо на всю жизнь запомнил его. Запомнил он и особый вкус рисовых лепешечек — «щипков», которыми угощал его винокур.

Маленький Сёдзо понимал, что «щипки» — это уже начало изготовления сакэ. Такие лепешечки выпекают только винокуры, чтобы определить, не тронут ли затхлостью рис. Но как они делаются, он не знал, так же как не знал, каким образом белый рис превращается в пахучую пьяную водку. Покровом мистической тайны были окутаны для него винные подвалы, где даже-днем всегда царил мрак и куда посторонним нельзя было заходить. Магазин и погреба были как бы востоком и западом. В магазине торговля шла днем, а на винокурне работали глубокой ночью.

С грохотом закрывается массивная дверь, звякает цепочка. Магазин погружается в сон. Служанки, которые собираются по вечерам в столовой штопать и чинить одежду и резать старье на тряпки, тоже уходят- на покой. Скоро засыпает весь дом. Ночной сторож, маленький, щупленький, слепой на один глаз старичок, по прозвищу Мышь, начинает ходить вокруг дома и постукивать в деревянную колотушку. А на винокурне в эту пору только-только начинается настоящая работа. Когда в доме и магазине люди трудились, на заднем дворе спали. И наоборот, когда там просыпались, здесь ложились спать. Поэтому все, что делалось на винокурне и в погребах, представлялось особенно таинственным и жизнь на заднем дворе казалась маленькому Сёдзо загадочной и непостижимой.

Толстый винокур редко уезжал к себе в деревню, хотя там у него были жена и сын. Десятки лет он жил где-то на складе, но где именно, Сёдзо не знал. Все Это удивляло мальчика. С еще большим удивлением смотрел он на деревенских парней, нанимавшихся к ним на сезон варки сакэ. У каждого за спиной было какое-то приспособление для переноски тяжестей. Две жерди — одна на правом, другая на левом плече—торчали чуть ли не на метр вперед. Парни тащили на себе разную кладь и непременно одеяло. Появляясь перед резиденцией матушки-хозяйки, они кланялись ей не столь почтительно, как другие. С тяжелой ношей на спине они быстро проходили мимо. Вообще все рабочие из винокурни были какие-то неуклюжие и неразговорчивые. Где уж им было тягаться с такими краснобаями, как приказчики, людьми ловкими и обходительными. Сезонники знали только одного хозяина — винокура и считали, что ни к магазину, ни к дому никакого отношения они не имеют. Отчасти так оно и было. Игравшим в великодушие матушкам-хозяйкам о служащих магазина было все известно, вплоть до их сердечных тайн, что же касается рабочих винокурни, то хозяйки даже не знали, как их зовут. По крайней мере Сёдзо ни разу не слышал,