Место под названием "Свобода" - Кен Фоллетт

Леннокс смотрел на нее в таком бешенстве, словно готовился к нападению. Но минуло несколько томительных секунд, и он одумался, сунул пораненную руку под мышку и торопливо удалился.

Лиззи почувствовала, как слезы хлынули из глаз. Не желая, чтобы слуги видели ее плачущей, она развернулась и бросилась внутрь дома. И только оказавшись в полном одиночестве в гостиной, позволила себе разрыдаться от горечи и отчаяния. Она чувствовала себя опустошенной и брошенной на произвол судьбы.

Минуту спустя чуть слышно открылась дверь. Донесся голос Мака:

– Мне очень жаль, что так вышло.

Но его сочувствие лишь вызвало новый поток слез. Внезапно она ощутила, как его руки обняли ее. Это подействовало по-настоящему успокаивающе, хотя не остановило рыданий. Она опустила голову ему на плечо, продолжая плакать, плакать и плакать. Он гладил ее волосы, поцелуями сушил слезы на щеках. Постепенно ее всхлипы стали раздаваться реже, а горе уже не казалось настолько неизбывным. Как жаль, что она не сможет простоять с ним вот так всю ночь!

А потом до нее дошло, какую страшную ошибку она совершала.

В ужасе она рывком отстранилась от него. Замужняя женщина на шестом месяце беременности позволила слуге целовать себя!

– И о чем я только думала?! – воскликнула Лиззи, изумляясь самой себе.

– Вы ни о чем не думали, – отозвался Мак.

– Но теперь я пришла в чувство, – сказала она. – Уходите!

С опечаленным видом он повернулся и покинул комнату.

На следующий день после неудавшегося праздника Лиззи, принесшего ей только огорчения, Мак впервые узнал новости о Коре.

Наступило воскресенье, и он пошел во Фредериксберг, облачившись в свой новый костюм. Ему настоятельно требовалось выбросить из головы всякие мысли о Лиззи Джеймиссон, о ее упруго вьющихся черных волосах, о ее нежных щеках и о соленых слезах, вкус которых он не мог сразу забыть. Перечный Джонс, проведший ночь в одной из хижин рабов, отправился вместе с ним, прихватив банджо.

Джонс был худощавым, но полным энергии мужчиной лет примерно пятидесяти. Его беглый и правильный английский язык служил несомненной приметой, что он прожил в Америке уже много лет. Мак спросил:

– Как вам удалось получить свободу?

– А я уже родился свободным, – ответил музыкант. – Моя матушка была белой, хотя это не всем бросалось в глаза. Отец сбежал еще до моего рождения, но был схвачен, и я никогда не видел его.

Как только выпадала любая возможность, Мак всех подряд расспрашивал о возможности побега.

– Верно Коби говорит, что всех беглецов обязательно ловят?

Перечный Джонс рассмеялся.

– Вот уж нет, будь я проклят! Большинство, конечно, рано или поздно находят. Но ведь в большинстве своем люди глупы. Оттого и становятся рабами, если на то пошло.

– Стало быть, если ты не слишком глуп…

Собеседник пожал плечами.

– Все равно это нелегко. Как только ты сбегаешь, твой хозяин помещает в газете объявление с описанием твоей внешности и одежды, которая была на тебе при побеге.

Одежда стоила дорого, и беглецу оказалось бы почти невозможно сменить ее.

– Но ведь можно держаться подальше от людей.

– Да, вот только надо чем-то кормиться. Значит, необходимо устроиться на работу, если останешься в колониях, а любой хозяин, к кому ты подрядишься, сможет узнать о твоем побеге из той же газеты.

– Как я вижу, здешние плантаторы хорошо отладили свою систему.

– Неудивительно. На всех местных плантациях трудятся рабы, бывшие заключенные и безнадежные должники. Если бы они не создали четкую систему отлова беглецов, то сами плантаторы давно подохли бы с голода.

Мак надолго призадумался.

– Но вы бросили странную фразу: «Если останешься в колониях». Что это значит?

– К западу отсюда расположены высокие горы, а по другую их сторону места совершенно дикие и необитаемые. Никаких газет. Никаких плантаций. Ни шерифов, ни судей, ни палачей.

– И насколько велика там территория?

– Точно не знаю, но слышал разговоры, будто пространство тянется еще на сотни миль до берега другого моря. Вот только встречаться с кем-то, кто забирался в такую даль и видел то море, мне не доводилось.

Маку рассказывали о тех диких краях многие, но Перечный Джонс оказался первым, кому он склонен был доверять. Другие снабжали свои истории самыми фантастическими подробностями, которые трудно было воспринимать как реальные факты. Джонс, по крайней мере, признавал, что знает очень мало. Мака же неизменно увлекали беседы на эту тему.

– Наверняка человек может перебраться через те горы, и его уже никогда не найдут!

– Верно. Как верно и то, что с него могут снять скальп индейцы или сожрать горные львы. Но самым вероятным исходом станет попросту смерть от нехватки пищи.

– Откуда вам это известно?

– Мне все же попадались на жизненном пути те, кто предпринял попытку обосноваться сразу за горами. Они несколько лет трудились, горбатились понапрасну, но только превращали вполне плодородную землю в грязную пустыню. И возвращались, бросив свою затею.

– Но кому-то же удалось добиться успеха?

– Вероятно. В Америке нет ничего невозможного.

– К западу отсюда, говорите, – в задумчивости произнес Мак. – А далеко ли до тех гор?

– Миль сто будет. Так все считают.

– Это же совсем близко!

– Гораздо дальше, чем вам кажется.

* * *

Чуть позже их нагнал один из рабов полковника Тумсона, ехавший на гужевой повозке, и предложил подвезти до города. Рабы и заключенные в Виргинии зачастую находили между собой взаимопонимание и охотно помогали друг другу.

В городе царило оживление. По воскресеньям работники со всех окрестных плантаций собирались здесь, чтобы посетить церковь, напиться или совместить и то и другое. Некоторые бывшие заключенные из Англии все же поглядывали на чернокожих рабов чуть свысока, но Мак рассудил, что у него нет никаких оснований чувствовать свое превосходство над неграми. А потому он обзавелся многочисленными друзьями, знакомыми, и люди приветствовали его на каждом углу.

Они зашли в ординарию Уайти Джонса, носившую название по его кличке и фамилии. А прозвали его так из-за цвета кожи[11] – в нем смешались черная и белая расы. Он один из немногих осмеливался открыто продавать спиртное неграм, хотя формально это было запрещено законом. Уайти одинаково хорошо владел как экзотическим наречием, на котором изъяснялись африканские рабы, так и общепринятым диалектом английского языка белых уроженцев Виргинии. В его таверне был только один зал с низким потолком, где вечно пахло дымом от дров в очаге, но он всегда полнился чернокожими и полунищими белыми, игравшими в карты и выпивавшими. У Мака денег не водилось совсем, но с Перечным Джонсом Лиззи по справедливости расплатилась, и он смог угостить Мака квартой доброго эля.