Мэнсфилд-Парк - Джейн Остин

Предполагалось, что назавтра мистер Крофорд отбыл в Лондон, поскольку у Прайсов он более не показывался; и два дня спустя пришло подтвержденье этому в письме мисс Крофорд к Фанни, которая и распечатала и стала читать это письмо с самым тревожным любопытством совсем по другой причине. "Должна сообщить Вам, милочка Фанни, что Генри ездил в Портсмут нарочно, чтоб повидаться с Вами; что он восхищен прогулкою с Вами на верфь в прошлую субботу, а еще того более тою, что состоялась назавтра, на крепостном валу; благоуханный воздух, сверкающее море и Ваше прелестное личико и беседа с Вами — все исполнено было чарующей гармонии и вызвало чувства, которые рождают бурный восторг даже при воспоминании. Сколько я понимаю, это и должно составить суть моего письма. Он велит мне писать, а я не знаю, о чем еще Вам сообщить, кроме его впечатлений от уже упомянутой поездки в Портсмут, и этих двух прогулок, и его знакомства с Вашей семьей, особенно же с Вашей славной сестрою, премилой пятнадцатилетней девицей, которая составила вам компанию на крепостном валу и впервые увидела воочию, что такое любовь. Я не имею времени для длинного письма, но если б и имела, оно было б некстати, поскольку пишу я Вам по делу, ради сообщения, коего откладывать нельзя, не то, боюсь, все может обернуться дурно. Милая, милая моя Фанни, были бы Вы здесь, как бы я с Вами наговорилась! Вы слушали бы меня, пока не утомились, и советовали мне, пока не утомились бы и того более; но невозможно изложить на бумаге и сотую долю всего, что переполняет мою душу, и потому я вовсе умолчу, а уж Вы думайте-гадайте. Никаких новостей для Вас у меня нет. Не говоря, конечно, о хитросплетеньях отношений в свете; и дурно было бы докучать Вам, перечисляя людей и светские приемы, которые заполняют мое время. Мне следовало послать Вам отчет о первом приеме в доме Вашей кузины, но я поленилась, а теперь это уже в прошлом, удовольствуйтесь тем, что все там было как быть должно, в наилучшем виде, любой из ее родственников, окажись он там, был бы доволен, и, конечно, ее туалет и манеры делали ей честь. Мой друг, миссис Фрейзер, жаждет заиметь такой же дом, и я тоже от такого не отказалась бы. После Пасхи я еду к леди Сторнуэй. Она, кажется, в превосходном настроении и очень счастлива. Мне представляется, что лорд С. в домашнем кругу весьма добродушен и мил и, пожалуй, он не так уродлив, как мне было показалось, по крайней мере встречаются и похуже. Но ему не следует оказываться рядом с Вашим кузеном Эдмундом. Что Вам сказать об этом нашем герое? Не упомяни я вовсе его имени, это выглядело бы подозрительно. Потому скажу, что раза три мы его видели и моих здешних друзей его облик подлинного джентльмена поистине ошеломил. Миссис Фрейзер (неплохой судья) утверждает, что в Лондоне она знает не более трех мужчин, кто был бы так xopoш лицом, ростом, всем видом; и, признаться, когда на днях мы здесь обедали, с ним никто не мог сравниться, а собралось шестнадцать человек. По счастью, нынче все одеты на один лад, и платье мало что говорит о человеке, но… но все же…

Любящая Вас Мэри.

Чуть не забыла (это Эдмунд виноват, думаю о нем больше, чем следует, мне это не на пользу) сообщить нечто весьма существенное от себя и от Генри, а именно, что мы с ним отвезем Вас обратно в Нортгемптоншир. Милый мой дружок, не задерживайтесь в Портсмуте, как бы это не повредило Вашему хорошенькому личику. Эти противные морские ветры пагубны для красоты и здоровья. Моя несчастная тетушка страдала от них уже за десять миль от моря, чему адмирал, разумеется, не верил, но я-то знаю, что так оно и было. Дайте мне только знать, и я тотчас же к Вашим услугам и к услугам Генри. Мне это будет одно удовольствие, и мы сделаем небольшой круг и по пути покажем Вам Эверингем, и, пожалуй, Вы не откажетесь проехать через Лондон и осмотреть внутреннее убранство церкви Св. Георгия на Ганновер-сквер. Только в это время держите подале от меня Вашего кузена Эдмунда, я опасаюсь искушения. Какое длинное письмо! Еще одно слово. Оказывается, Генри задумал опять ехать в Норфолк по какому-то делу, которое Вы и сами одобряете, но этого никак нельзя позволить до средины следующей недели, то есть его можно будет отпустить только после 14-го, оттого что в этот вечер прием устраиваем мы. Вам даже и представить невозможно, какой бесценный человек в подобных случаях Генри, так что придется Вам поверить мне на слово: ему нет цены. Он увидит Рашуотов, чем, признаться, я не огорчена — мне даже немножко любопытно, думаю, и ему тоже, хотя он в том не признается".

Письмо было таково, что Фанни жадно пробежала его глазами, потом читала не спеша, потом долго над ним размышляла и осталась в еще большем недоумении, чем прежде. Только лишь одно определенно можно было из него извлечь, что ничего решающего еще не произошло. Эдмунд еще не объяснился. Каковы на самом деле чувства мисс Крофорд, как она намерена поступить, или же поступит безо всякого намерения, или вопреки ему, так же ли много Эдмунд для нее значит, как до последнего расставанья, а если меньше, то будет ли и впредь значить все меньше или снова все повернется к прежнему — о том гадать можно было бесконечно и раздумывать в первый день и во многие последующие, не приходя ни к какому заключению. Всего настойчивей думалось, пожалуй, что, возвратясь к лондонским привычкам, мисс Крофорд почувствовала, что охладела, и заколеблется, однако же в конце концов убедится, сколь сильна ее привязанность и не пожелает от него отказаться. Она попытается быть более честолюбивой, чем позволяет ей сердце. Будет сомневаться, мучить, ставить условия, будет много требовать и все же под конец согласится. На этой мысли чаще всего останавливалась Фанни. Дом в Лондоне! Вот уж что, по ее мнению, невозможно. Однако, поди скажи, чего не способна попросить мисс Крофорд. Будущее кузена казалось Фанни все безотрадней. Особа, которая, говоря о нем, только и говорит о его наружности! Какая недостойная привязанность! Находить поддержку в похвалах миссис Фрейзер! Ей, которая полгода так коротко его знала! Фанни стыдно было за нее. По сравнению с этим строки письма, которые касались до мистера Крофорда и ее самой, не так уж ее задели. Поедет мистер Крофорд в Норфолк до или после четырнадцатого, нисколько ее не заботило, хотя, если все обдумать, ему следовало бы ехать немедля. В стараниях мисс Крофорд способствовать его встрече с миссис Рашуот сказалась самая дурная сторона ее натуры, было это чрезвычайно жестоко и неразумно; но Фанни надеялась, что сам он не поддастся столь унизительному любопытству. Непохоже это на него, и сестре следовало бы знать, что им движут чувства более высокие, нежели ее собственные.

Однако после этого письма Фанни ждала следующего еще нетерпеливей прежнего; и несколько дней так была им растревожена — тем, что уже произошло и еще может произойти, — что почти совсем оставила обычное чтение и беседы с Сьюзен. Не удавалось ей сосредоточиться, как она желала бы. Если мистер Крофорд помнит о ее поручении к кузену, вероятно, очень даже вероятно, что тот при всех условиях к ней напишет; это было бы как нельзя более сообразно с его обычной добротою, и пока Фанни не отказалась от этой надежды, пока после трех-четырех дней ожидания постепенно ее не утратила, она терзалась неотвязной тревогой.

Наконец ее волнение несколько унялось. Надобно было примириться с этой неопределенностью, не дать ей изнурить себя, эдак она совсем никуда не будет годиться. Кое-чему помогло время, еще того более собственные усилия, и Фанни вернулась к заботам о Сьюзен, обрела к ним прежний интерес.