Северная сторона сердца - Долорес Редондо

я не люблю, когда мною манипулируют. Вы должны были об этом сказать.

— Думаю, вы уже поняли, — вмешался Булл, — что такой поворот сложно было предположить. Мы преследуем тень. Десять лет назад расследование было прекращено, но так и не закрыто. Это не возобновление расследования, оно не закрывалось. После смерти агента Карлино и Джерома Лиретта мы получили приказ бросить его. Но были уверены, что это еще не конец. Мы были начеку и ждали, что, как только начнется очередной ураган, он появится снова — как в тот раз, когда он забрал Медору Лиретт.

В знак недовольства Шарбу щелкнул языком.

— Я понимаю, как это тяжело; я встречал копов, которые потеряли напарника при исполнении, такое сложно пережить. Но неразумно рисковать всей операцией ради личной мести.

Дюпри мрачно посмотрел на него.

— Операцией никто не рискует, мы вот-вот задержим Композитора.

— Я согласна с Шарбу, — перебила его Амайя. — Я все время считала, что мы охотимся за Композитором, но, при всем уважении, вы отвлеклись. Иначе как объяснить, что Такер командует операцией во Флориде? Она движется вперед, а мы буксуем на месте.

Джонсон опустил взгляд и прикрыл рукой густые усы. Все знали, что тот не испытывает симпатии к Такер, но даже он явно сомневался в том, правильно ли они ведут это дело.

Дюпри посмотрел на Амайю бесконечно усталым взглядом.

— Такер ни черта не понимает в том, что происходит. Причина, по которой я привлек ее к расследованию, заключается в том, что она способна выследить не только Композитора, но и Самеди. — Он закрыл глаза и умолк, так глубоко уйдя в себя, что напомнил ей Медору Лиретт.

— Сейчас меня больше всего беспокоит Медора. Вы уверены, что это она?

— Уверен, — подтвердил Булл, а Дюпри кивнул. — Сто процентов.

Амайя на мгновение задумалась, как лучше выразить то, что у нее в голове…

— Я ее видела, и такое впечатление…

— Что она одержима, — слабым голосом закончил Дюпри ее мысль.

— Когда вы говорите «одержимость», вы имеете в виду безумие, сумасшествие?

Агент кивнул.

— Да, именно это с ними и делают.

— С кем? — уточнила Амайя.

— С теми, кого забирают.

— Я говорила с врачами; они утверждают, что у этой женщины психическое заболевание.

— Несомненно, — согласился Дюпри.

— Но вы полагаете, что его кто-то спровоцировал, — сказала Амайя. — На заре психиатрии люди, страдающие психическими расстройствами, считались одержимыми.

— Да. И в ее случае именно так и есть. — Его голос перешел на шепот.

— Почему вы так уверены? — спросила Амайя, не обращая внимания на то, что Дюпри выглядит все более усталым.

— Потому что мы видим такое не в первый раз, — ответил тот, имея в виду, очевидно, себя и Булла.

— Врачи указывают на две возможные причины заболевания: психическую и неврологическую… — настаивала Амайя.

— Это может быть психическим заболеванием, а может быть и воздействием токсического вещества.

— Да, врачи упоминали об этом, но мы точно говорим об одном и том же? — спросила она.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — ответил Дюпри слабеющим голосом.

— Я говорю о том, что видела: подчинение воли, снижение жизненных функций, убежденность в собственной смерти, замещение сознания…

— Черт возьми, да это самое настоящее зомбирование! — ошеломленно воскликнул Шарбу.

— Можно и так назвать, — согласился Дюпри, который с каждым словом выглядел все бледнее.

Амайя подошла поближе к кровати и склонилась над ним. Она заметила у него в руке мешочек из серой шкуры, которая показалась ей козьей. Дюпри спрятал его под простыней.

— Я не собираюсь использовать это слово, — заявила Амайя. — Не обязательно рождаться в окрестностях Миссисипи, чтобы знать о подчинении воли; и я не имею в виду загадочный вирус, который передается по воздуху, воскрешая мертвых. Думаю, перед нами куда более жестокое и реальное явление: подчинение воли с помощью наркотиков. ГОМК[17], скополамин[18], флакка[19], или же обыкновенный дурман, трава дьявола. В последние годы европейские полицейские разоблачали сети, занимавшиеся торговлей людьми. Эти дельцы держали женщин в полубессознательном состоянии, их воля была полностью отключена. Некоторые женщины понимали, что с ними происходит, что они в плену, и впоследствии описывали свое состояние как полусон или скорее кошмар, от которого не могли проснуться. Большинство из них были потрясены, узнав о том, что в этом кошмаре они находились годы; они почти ничего не помнили. Несколько месяцев назад я поймала коллекционера, который накачивал женщин лекарством под названием рогипнол. Подчинение было абсолютным; при этом он умел создавать иллюзию того, что женщины, его пленницы, находятся с ним добровольно. Скополамин известен как наркотик изнасилования, с его помощью людей вынуждали снять все деньги со счетов или отдать ключи и удостоверения личности…

— Я не буду спорить с вами, — сказал Джейсон Булл. — Но надо родиться на берегах Миссисипи, чтобы признать, что в состоянии Медоры Лиретт, скорее всего, виновен poudre de mort, порошок смерти. Тетродотоксин, если вы предпочитаете научный термин. Женщины, освобожденные из сетей работорговцев, вновь обретают сознание и волю, если им перестают давать наркотики. С Медорой Лиретт так не выйдет, потому что она знает, чего ей не хватает.

— Того, что у нее забрал Самеди? — уточнил Шарбу.

— Le petit bon ange. Маленького доброго ангела, который в ней жил. Души.

— Мне кажется, мы слишком удалились от темы, — все еще раздраженно сказал Шарбу. — Я, конечно, не блестящий агент ФБР, — он покосился на напарника, — но, по моему скромному мнению, все это притянуто за уши. Невозможно определить почерк преступника только по тому, что Медора исчезла во время урагана, тем более ожидать, что через десять лет все повторится.

Дюпри болезненно поморщился и откинулся назад; лицо его еще сильнее покрылось потом.

— Вам пора отдохнуть, — встревоженно заметил Джонсон.

Дюпри поднял руку, прося дать ему время прийти в себя.

Булл подошел к его носилкам и вздохнул.

— Расскажите ему, пожалуйста, — попросил он Дюпри.

Тот уставился в пустоту и заговорил:

— В шестьдесят пятом году на Луизиану обрушился ураган «Бетси». Дамбы прорвало, город затопило, люди захлебывались на чердаках своих домов, вот почему я запомнил призыв мэра Вика держать на чердаке топор. Мне было четыре года. В ночь, когда все это произошло, Нана, двоюродная сестра моего отца, присматривала за семерыми детьми, а также собственной дочерью: четырьмя девочками, живущими по соседству, моей кузиной, моей сестрой и мной. Ураган застал моих родителей в Гранд-Айле, и они не могли оттуда выбраться. Папы и мамы девочек работали в Батон-Руже или на побережье, и Нана устроила у себя дома что-то вроде детского сада, куда забирала детей, живших по соседству. Всю ночь мы провели без сна у нее на чердаке, где было окно. Рано утром в дом ворвались какие-то