Тайна моего отражения - Татьяна Гармаш-Роффе

Зазорина плакала.

Я, кажется, тоже.

Я до сих пор не знаю, какие чувства я испытывала. Чувства были разные, и все какие-то заторможенные, как будто я их не столько чувствовала, сколько констатировала: там было сострадание к моей ровеснице Свете Зазориной, которой показали мертвого мальчика, родившегося на самом деле у Веры Андреевны, моей мамы; там было колоссальное, хотя еще до конца неосознанное облегчение оттого, что Зазорина не собиралась меня убивать; там рождалось что-то неопределенно-доброе к этой женщине, которая оказалась – была – моей настоящей матерью; и в то же время там уже угнездился новый страх, новый ужас – ничего еще не кончилось! Все надо начинать сначала!..

Светлана Ивановна утерла слезы.

Я тоже.

– Куркина не могла мне сказать, куда пристроили моих девочек. Она принимала у меня роды и знала, что мне подменили детей, но их судьбой, по ее словам, занимался кто-то другой… Однако она взялась узнать. Разумеется, я обещала ей еще заплатить. Мне показалось, что она знает человека или людей, которые все это дело провернули, но не хочет мне их называть, чтобы я не добралась до них сама – она хотела подзаработать еще и на этой информации… И хотя я понимала, что в этом принимала участие как минимум главврач, я решила, что Куркиной будет проще все разузнать и все уточнить…

– Я знаю, кто эти люди! И я могу вам рассказать, как дело было… Теперь я знаю все, Светлана Ивановна!..

Я смутилась. Имя-отчество резануло слух – и мой и Зазориной. Но не называть же мне эту женщину, которую я вижу впервые в жизни, «мама»?

– Или почти все… – добавила я.

Я говорила долго. Ей я рассказала все: и про Шерил, и про Кати, и про Игоря, и про Джонатана; про Сережу и киллера Диму, про комиссара Гренье и про наши поиски по следам акушерок; и про мертвого мальчика…

Зазорина слушала, бледная, осунувшаяся. Черные тени легли под ее глазами.

Я сама была, наверное, не лучше.

Пепельница быстро наполнялась окурками.

Я говорила и думала: вот передо мной сидит моя мать. У меня уже есть мать; вот еще одна, которую я вижу впервые в жизни. Настоящая… А разве другая – не настоящая? Пусть меня разлучили с настоящей не по ее вине, но от этого ничто не умалится в моих отношениях с моей мамой, которая ненастоящая, и ничего само по себе не родится с этой, с настоящей….

В моей душе был тотальный сумбур.

– И ты решила, что это я подослала убийц, чтобы избавиться от грехов молодости?

– Решила… А что мне еще оставалось думать? Все сходилось, все совпадало… Вы занимаетесь политикой, вы возглавляете женское движение; узнай кто, что вы отказались от собственных детей, – это означало бы конец вашей карьере… Но только… Если это не вы, тогда кто же? Кому мы помешали? Кому понадобилось вас обмануть? Кто послал убийцу? Я теперь уже ничего не понимаю.

– Зато я теперь понимаю все…

Я смотрела на нее в ожидании продолжения. Но и она молчала, думая о чем-то. Лицо ее приняло жесткое, суровое выражение.

Не выдержав затянувшейся паузы, я нарушила тишину:

– Вы хотите сказать, что вы знаете, кто…

– Знаю.

– И кто же это?

Отвернувшись к окну, за которым белели заснеженные крыши, она тихо произнесла:

– Ваш отец.

От неожиданности я встала. Да так и замерла перед креслом.

Я слышала, как Зазорина переговаривалась о чем-то по селектору со своей секретаршей.

Я все стояла, тупо глядя в противоположную стену. Зазорина потрясла меня за плечо.

– Очнись, Оля. Здесь невозможно разговаривать, нужно уйти отсюда. Но у меня есть одно дело, которое я не могу отменить, подождешь? Я постараюсь побыстрее.

Я кивнула и вышла из ее кабинета.

Джонатан ждал меня внизу. Он встревожился, увидев мое опрокинутое лицо.

– Это не она, – только и смогла выговорить я.

– Она – не твоя мать? – не понял он.

– Мать. Моя. Наша с Шерил. Но не она хотела убить нас.

– Ты уверена?

– Да. Такое не сыграешь.

– «Такое»?

– Эмоции. Они были настоящими.

– Хм… Значит, теперь начинать поиски сначала?

– Кажется, нет… Кажется, что…

– Ну же, Оля!

– Зазорина говорит, что это наш отец…

Полчаса спустя Зазорина появилась из подъезда.

– Вот ты где… Я тебя высматривала в приемной.

Она уже пришла в себя, и лицо ее восстановило свои краски, как природные, так и косметические. Синие глаза были полны решимости.

– Это Джонатан, – представила я.

– Что ж ты сразу не сказала, что ты пришла с ним? Держишь человека на морозе! Садитесь-ка в машину.

Черный лимузин стоял у подъезда. Шофер открыл дверь.

– Мы на своей, – сказала я.

Сегодня с утра Джонатан взял в прокате «Ниссан», на котором он и привез меня на Фрунзенскую набережную, к высокому дому, в котором расположился комитет партии Зазориной.

– Тогда следуйте за нами!

Зазорина села в свой лимузин, и мы покатили в направлении Чистых прудов.

Большой кирпичный дом, вахтерша в стеклянной будочке, огромная, превосходно обставленная квартира. Депутату живется неплохо в нашей стране, подумала я. И, поймав себя на этой злой ироничной ноте, спохватилась: впрочем, во всех странах депутаты живут хорошо. И это нормально!

– Располагайтесь. – Зазорина гостеприимно кивнула на свою гостиную. – Есть хотите?

– У вас дома… никого нет?

– Сейчас зимние каникулы. Мальчики с их отцом уехали в горы.

Тем лучше. Мне совсем были бы некстати сейчас новые эмоции при виде моих братишек.

– Так есть будете?

– Вы не беспокойтесь, ничего не надо готовить. Так, может, пару бутербродов…

– А я и не беспокоюсь. У меня все готово. Ко мне домработница ходит, она готовит.

Через несколько минут на кухонном столе стояла тарелка с овощами, холодные котлеты, закипал чай.

– Давайте, налетайте. Нам нужно торопиться. Дел куча. Вот так всегда, все сразу… Сейчас бы посидеть с вами, никуда не бежать, ни о чем не думать… Но нельзя. Надо эту компанию брать. Ешьте, я пока позвоню.

…Я как-то не так представляла себе наш визит к ней. Все было слишком просто, слишком обыденно. Я все еще была под влиянием шока, тогда как Зазорина уже давно пришла в себя, уже владела собой и ситуацией, уже восстановила свои ухватки деловой женщины.

«Найди мне, кто был на связи с французской полицией по делу Самариной, – доносился ее голос из гостиной. – Да, Париж. У них там киллер наш, русский сидит. Уж ФСБ – наверняка, как же без них! Но у вас на Петровке тоже кто-то должен быть на подключке…Что значит «когда»? Сию секунду, немедленно! Жду».