Зверобой - Джеймс Фенимор Купер

— Сны — плохие руководители, когда надо разбираться в действительности, — возразил охотник наставительно. — Не связывайте с ними никаких расчетов и никаких надежд. Хотя я знал вождей, которые считали, что от снов бывает польза.

— Я не жду от них ничего в смысле будущего, мой добрый друг, но не могу не вспоминать того, что было в прошлом. Впрочем, не стоит понапрасну тратить слов, когда через полчаса, быть может, мы узнаем все или даже больше того, что я хочу знать.

Зверобой, понимавший нетерпение девушки, уселся на стул и снова начал вынимать различные предметы, хранившиеся в сундуке. Само собой разумеется, все вещи, которые они осматривали в прошлый раз, оказались на прежнем месте и возбудили гораздо меньше интереса и меньше замечаний, чем тогда, когда впервые появились на свет божий. Даже Юдифь равнодушно отложила в сторону пышную парчу, ибо теперь перед нею была цель гораздо более высокая, чем удовлетворение пустого тщеславия, и ей не терпелось поскорее добраться до еще скрытых и неведомых сокровищ.

— Все это мы уже видели, — сказала она, — и потому не будем снова развертывать. Но этот сверток, который вы сейчас держите в руках, Зверобой, для нас новинка, и в него мы заглянем. Дай бог, чтобы по его содержимому бедная Гетти и я могли наконец разгадать, кто мы такие.

— Ах, если бы некоторые свертки могли говорить, они раскрыли бы поразительные секреты! — ответил молодой человек, решительно развертывая складки грубой холстины. — Впрочем, я не думаю, чтобы здесь скрывался какой-нибудь семейный секрет, потому что это всего-навсего флаг, хотя не берусь сказать, какого государства.

— Этот флаг тоже должен что-нибудь значить, — поспешно вмешалась Юдифь. — Разверните его пошире, Зверобой, чтобы мы могли видеть цвета.

— Ну, знаете ли, мне жаль того прапорщика, который должен был таскать на плече эту простыню и маршировать с нею во время похода. Из нее, Юдифь, можно наделать штук двенадцать тех знамен, которыми так дорожат королевские офицеры. Это знамя не для прапорщика, а, прямо скажу, для генерала.

— Может быть, это корабельный флаг, Зверобой; я знаю, на кораблях бывают такие вещи. Разве вы никогда не слышали страшных историй о том, что у Томаса Хаттера были связи с людьми, которых называют буканьерами?[69]

— Бу-кань-ера-ми? Нет, я никогда не слыхивал такого слова. Гарри Непоседа говорил мне, будто Хаттера обвиняют в том, что он прежде водился с морскими разбойниками. Но господи помилуй, Юдифь, неужели вам приятно будет узнать такие вещи про человека, который был мужем вашей матери, если он даже и не был вашим отцом?

— Мне будет приятно все, что даст возможность узнать, кто я такая, и разъяснит сны моего детства. Муж моей матери? Да, должно быть, он был ее мужем, хотя почему такая женщина, как она, выбрала такого мужчину, как он, — это выше моего разумения. Вы никогда не видели матери, Зверобой, и не знаете, какая огромная разница между ними.

— Такие вещи случаются, да, они случаются, хотя, право, не знаю почему. Я знавал свирепейших воинов, у которых были самые кроткие и ласковые жены в целом племени; а с другой стороны, самые злющие, окаянные бабы доставались индейцам, созданным для того, чтобы быть миссионерами.

— Это не то, Зверобой, совсем не то. О, если бы удалось доказать, что… Нет, я не могу желать, чтобы она не была его женой, этого ни одна дочь не может пожелать своей матери… А теперь продолжайте, посмотрим, что находится в этом четырехугольном свертке.

Развязав холст, Зверобой вынул оттуда небольшую шкатулку красивой работы. Она была заперта. Не найдя ключа, они решили взломать замок. Зверобой быстро проделал это с помощью какого-то железного инструмента, и оказалось, что шкатулка доверху наполнена бумагами. Больше всего здесь было писем; кроме того, отрывки каких-то рукописей, счета, заметки для памяти и другие документы в том же роде. Ястреб не налетает на цыпленка так стремительно, как Юдифь бросилась вперед, чтобы овладеть этим рудником доселе скрытых от нее сведений. Ее образование, как читатель, быть может, уже заметил, было значительно выше, чем ее общественное положение. Она быстро пробегала глазами исписанные страницы, что свидетельствовало о хорошей школьной подготовке. В первые минуты казалось, что девушка очень довольна, и, смеем прибавить, не без основания, ибо письма, написанные женщиной в невинности любящего сердца, позволяли ей гордиться теми, с кем она имела полное основание считать себя связанной узами крови. Мы, однако, не намерены приводить здесь эти послания целиком и дадим лишь общее представление об их содержании, а это легче всего сделать, описав, какое действие производили они на манеры, внешность и чувства девушки, просматривавшей их с таким рвением.

Как мы уже говорили, Юдифь осталась чрезвычайно довольна первыми письмами, попавшимися ей на глаза. Они содержали переписку любящей и разумной матери с отсутствующей дочерью. Писем самой дочери не оказалось, но о них можно было судить по ответам матери. Имелись там, впрочем, увещания и предупреждения, и Юдифь почувствовала, как кровь начинает приливать к ее вискам и озноб пробегает по телу, когда она прочитала одно письмо, в котором дочери указывалось на неприличие слишком большой близости — очевидно, описанной в одном из собственных писем дочери — с неким офицером, «который приехал из Европы и вряд ли собирается вступить в честный законный брак в Америке»; об этом знакомстве мать отзывалась довольно холодно. Странно было, что все подписи старательно вырезаны из писем, а там, где какое-нибудь имя встречалось в тексте, оно было вычеркнуто так тщательно, что, казалось, прочитать его совершенно невозможно. Все письма находились в пакетах, по обычаю того времени, но ни на одном не было адреса. Все же самые письма хранились благоговейно, и Юдифи показалось, что на некоторых она различает следы слез. Теперь она вспомнила, что видела не раз эту шкатулку в руках матери незадолго до ее смерти. Юдифь догадалась, что шкатулку положили в большой сундук вместе с другими ненужными или припрятанными вещами после того, как письма уже больше не могли доставлять ни горя, ни радости ее усопшей матери.

Затем девушка начала разбирать вторую связку; письма здесь были полны уверений в любви, несомненно продиктованных истинной страстью, но в то же время полных того коварства, которое мужчины часто считают позволительным пускать в ход, имея дело с лицами другого пола. Юдифь пролила много слез на первую связку, но теперь чувство негодования и гордости заставило ее сдержаться. Рука ее, однако, дрожала, и холодный озноб то и дело пробегал по всему телу, когда она обнаружила в этих письмах поразительное сходство с любовными посланиями, адресованными ей самой. Один раз она даже отложила всю пачку в сторону и уткнулась головой в колени, содрогаясь от судорожных рыданий. Все это время Зверобой сидел молча, но внимательно наблюдая за происходящим. Прочитав письмо, Юдифь передавала его молодому человеку, а сама начинала просматривать следующее. Но это ничего не могло объяснить собеседнику, так как он совершенно не умел читать. Тем не менее он отчасти угадал страсти, боровшиеся в груди красивого создания, сидевшего рядом с ним, и отдельные фразы, вырывавшиеся у Юдифи, позволили ему подойти к истине гораздо ближе, чем это могло быть приятно девушке.