1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Нелегко было подсудимому решиться и прямо сказать на суде о применявшихся к нему истязаниях. Он прекрасно понимал, что следователи этого ему никогда не простят. И все-таки, обретаясь между жизнью и смертью, встречались люди, которые, надеясь на справедливость советского суда, находили в себе силы сказать об этих злодеяниях следователей вслух. Отказываясь в суде от прежних показаний, корпусной комиссар М.Я. Апсе заявил, что «эти показания им были даны в результате применения к нему следователями мер физического насилия»314. О вынужденности своих «признаний» под физическим воздействием следователя заявил на суде и бывший помощник главного военного прокурора, а затем заместитель наркома юстиции СССР диввоенюрист А.С. Гродко315.

Помощник командующего ОКДВА по материальному обеспечению комбриг С.Ф. Гулин был арестован 23 февраля 1938 г. – в день 20-й годовщины РККА. На предварительном следствии у него выбили «признание» и он показал, что его в заговор завербовал армейский комиссар 2-го ранга Мезис. Потом он назвал в качестве вербовщика маршала Блюхера. Но в судебном заседании награжденный в годы Гражданской войны орденом Красного Знамени Гулин виновным себя не признал и от показаний, данных на предварительном следствии, отказался, заявив суду, что ни Блюхер, ни Мезис в заговор его не вербовали и что впервые показания о причастности к заговору он дал после жестоких избиений316. Бывший начальник политуправления СКВО бригадный комиссар И.А. Кузин показал на суде, что он оговорил ряд товарищей потому, что по отношению к нему применялись меры физического воздействия, вплоть до инсценировки расстрела317. Отказываясь в суде от вырванных у него ранее «признательных» показаний, бывший начальник ОРПО политуправления Черноморского флота полковой комиссар И.А. Орловский заявил, что его показания на предварительном следствии являются результатом невыносимых условий, созданных для него органами следствия318.

Старший преподаватель специального цикла Центральной школы подготовки командиров штаба Разведупра РККА майор И.Э. Розенберг за хорошую работу был удостоен ордена Ленина. Но органы НКВД добрались и до него. 30 апреля 1938 г. он был арестован, на предварительном следствии «сознался» и в том, что участник военно-фашистского заговора, и в том что германский шпион. Однако в судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 8 апреля 1939 г. он от этих показаний отказался и пояснил суду, что дал их вынужденно, в результате применения к нему мер физического воздействия. Слабо веря в объективность судей Военной коллегии, майор Розенберг как-то фаталистически смирился с неизбежным его уничтожением. Он даже какое-то объяснение этому пытался сформулировать. Решительно не признавая себя виновным, он в своем последнем слове сказал: «Я повторяю, что попал к Вам я невинно. Я работал на Советскую власть честно, был честным человеком и преданным Советской власти. У нас ведь бывают случаи перегибов, и вот, если я буду осужденным, то я буду считать, что это есть следствие перегиба. Хотя я и не буду живым, но буду считать политику ВКП(б)… правильной»319. Живым он действительно не остался. Военная коллегия приговорила его к расстрелу. Но поскольку шел уже 1939-й год, очевидно, он подавал кассационную жалобу. Во всяком случае приговор был приведен в исполнение через месяц после вынесения – 8 мая 1939 г. И.Э. Розенберг реабилитирован посмертно в сентябре 1956 г.320.

В мае 1940 г. военный трибунал 2-й Отдельной Краснознаменной армии рассматривал дело бывшего заместителя начальника Особого отдела НКВД ОКДВА капитана госбезопасности Л.М. Хорошилкина и других особистов. Они обвинялись в грубейших нарушениях законности. В качестве одного из свидетелей был допрошен и комдив Г.А. Ворожейкин (будущий маршал авиации). И вот что он показал: «Я был арестован 14 мая 1938 г. Допрос начался со следующего дня… с применением физического воздействия… 25 мая я был переведен следователем Драгомирецким к Хорошилкину, который… прочел список лиц, якобы участников к. р. заговора. Помню, что в этом списке он назвал Покуса, Васенцовича, Дмитриева, комбрига Гущина, Дреймана, пом. начальника связи Попова, Соловьева, комиссара бригады Ильина, Кропачева, Моторного, Брыкова и еще ряд лиц, фамилии которых я не запомнил, но было их в этом списке более 15 человек… Издевательствам я был подвергнут этим следователем (фамилии его не знает) с утра до полудня. Избитый им до потери сознания, я, придя в себя, увидел, что никакие мои доводы и требования не помогут мне освободиться из всей этой лжи… Не имея никакой возможности терпеть издевательства, я вынужден был подписать уже заранее заготовленные протоколы допросов…»321

Весьма ценным источником являются и свидетельства тех командиров и политработников, которым посчастливилось вырваться живыми из застенков НКВД. Даже оказавшись «на воле», они были обречены на молчание взятой у них суровой подпиской «о неразглашении». И большинство из них молчали намертво. Но все же находились настоящие смельчаки, подлинные борцы против произвола.

Один из таких освободившихся, бывший командир дивизиона 41-го артполка капитан Д.Н. Нешин несколько раз обращался в НКО, пытался рассказать об издевательствах над ним, но ему рекомендовали молчать об этом. Тогда он письменно обратился к Мехлису. Тот принял его, поверил ему и попросил изложить все письменно. Нешин написал, а Мехлис 10 января 1939 г. переслал копию письма капитана Ворошилову, Сталину и Берии, как «заслуживающего Вашего внимания»322. Мужественный капитан писал: «Хочу бороться за дело, за которое в 1919—20 гг. погибли отец и два старших брата в Гражданской войне… Мать 70 лет ходила в политотдел 41 сд и к командиру 41 сд, к юристам, к прокурору и заявляла: сына бьют в НКВД, помогите! Но всюду ей говорили: бабушка, уходи с этим скорей отсюда, ты не сюда попала, пиши Сталину… Что я видел своими глазами? Били поголовно всех, стояли в положении смирно все поголовно… некоторые вскоре умирали – красноармеец 122 сп Терещенко умер вскоре, его били сильно о стену спиной… В кабинет следователя комендант тюрпода (тюремного подвала. – О.С.) Глебов приводил цепную собаку овчарку – натравливать на арестованных, упорно сопротивляющихся следствию… В подвале тюрпода невозможно было спать… примерно с 2 часов ночи начинались избиения арестованных в кабинетах на допросе и ужасные крики и призывы о помощи не давали спать. Чаще всего кричали: «Сталин, заступись!»323

Сумел вырваться из лап НКВД и бывший военком 84 сд полковой комиссар П.П. Любцев. В своем письме «члену Политбюро ЦК ВКП(б) т. Ворошилову», убедительно описав полный беспредел, царивший в тульских тюрьмах, коснулся и вопроса о том, как у него на определенном этапе было вырвано признание в несовершенном преступлении: «Под физическим воздействием, видя безвыходное положение, не имея никакой возможности добиться справедливости… я вынужден был дать под диктовку следователя ложные показания… лишь бы остаться в живых, что придет время и со мной по-настоящему, объективно, по-большевистски разберутся… Писать жалобы в ЦК и другие высшие органы мне не разрешали 9 месяцев, до января 1939 г. и разрешили уже тогда, когда арестовали всю эту банду Лебедева[44]и был назначен новый начальник управления НКВД Бабкин»324.