Трон Дураков - Адриан Коул

Между тем на дне глубокого колодца двора Кромалех почуял приближение смертной тьмы. Когда его держали в камере, то кормили сносно и не пытали, так что у Первого Меча затеплилась было надежда, что Эвкор Эпта все-таки внял голосу разума. Сам он раз за разом твердил людям Асканара, что Варгалоу был прав, предостерегая их против севера, но Олигарх-Администратор все не посылал за ним. Теперь, стоя посреди пропитанного запахом смерти двора и ощущая босыми ногами вязкость чужой, еще теплой, крови, он понял, что его постигла самая тяжкая в жизни неудача. Но им его не сломить, не дождутся палачи, чтобы Первый Меч императорской гвардии молил о пощаде. Да и что толку: все, кто окружает его здесь, лишь послушные куклы в руках могущественного врага. И тут он увидел палача.

— Ты готов? — раздался голос из-под низко опущенного капюшона.

Разглядев скрытое под ним лицо, Кромалех задохнулся от удивления. Наконец-то! Олигарх-Администратор.

— Ты все-таки пришел, чтобы выслушать меня, — произнес он еле слышно. — Клянусь, Варгалоу не ошибался. В чем бы ни заключались наши с тобой разногласия, умоляю, выслушай…

— С севера Империи ничего не грозит, — перебил его Эвкор Эпта. — Если нам и следует чего-то опасаться, так это измены внутри.

— Ты должен меня послушать! — зашипел в бессильной ярости Кромалех.

Вдруг Эпта выхватил из-под плаща длинный кривой меч и сжал его обеими руками.

— Нет, Кромалех, сначала ты выслушаешь меня, а затем умрешь. Ты мне кое-что должен. О, я хорошо знаю, чего ты добивался! Ты использовал девочку, ты навязался ей против ее воли! — Он выплевывал слова одно за другим, и они терзали слух пленника не хуже самой острой стали. — Но запомни: когда она сядет на трон, это будет моя победа, и я никому не позволю пожать ее плоды. Неужели ты, гадюка, пригретая Кванаром Римуном, надеялся, что сможешь подчинить себе слабый ум простодушного ребенка? Ты думал, что она отдаст тебе все, в том числе и свою руку, так ведь?

— Простодушного ребенка? — изумился было Кромалех, но вовремя вспомнил, какую игру вела Теннебриель, и умолк. Значит, она победила, и Эвкор Эпта не раскрыл ее хитрость. Однако теперь ему стала ясна причина ненависти к нему Администратора: маска бесстрастия упала с лица серого кардинала Империи, и под ней обнаружился мужчина с такими же страстями, как и у всех остальных. Первый Меч почувствовал, что ему нечего противопоставить безумной ревности, которая давно уже отравляла душу этого человека.

Но Эпта быстро взял себя в руки, и всякое выражение вновь исчезло с его лица, словно он стер его одним движением ладони, как дорожную пыль.

— Под моим руководством из нее выйдет превосходная Императрица. Ну вот, теперь ты знаешь, почему тебе придется умереть. — С этими словами он поднял над головой меч и молниеносным движением послал его вперед и вниз. Кромалех сначала почувствовал, как сталь входит в его тело, пронзая внутренности, и только потом волной нахлынула непереносимая боль.

— ТЕННЕБРИЕЛЬ! — Его вопль заметался меж каменных стен двора, рванулся вверх, и вдруг ему показалось, что из глубин дворца донесся приглушенный ответный крик, точно возлюбленная услышала его последнюю мольбу и откликнулась. Эвкор Эпта сделал шаг назад, выпустив меч из рук. Ладони Кромалеха сомкнулись вокруг торчавшей из груди рукоятки, колени подогнулись, и он упал наземь к ногам палача. Тот безошибочно угадал в последнем крике казненного агонию любви, навсегда расстававшейся с предметом своей страсти, и, с трудом подавив желание пнуть бездыханное тело, круто повернулся и зашагал к выходу.

Губы Теннебриель раскрылись, но ни звука не слетело с них. Не в силах больше смотреть, она отвернулась от окна, прижалась спиной к стене и медленно соскользнула вдоль нее на пол. Сердце ее колотилось так, что, казалось, ребра вот-вот не выдержат и треснут. Через мгновение ее уже сотрясали неконтролируемые рыдания. Ей хотелось вопить, кричать, бить кулаками об стену, но сил не было. Девушка попыталась встать, но ноги отказывались служить ей. Наконец, цепляясь за стену, она кое-как поднялась и снова дотянулась до окна. Солдаты и Администраторы ушли, тела двух казненных ранее забрали, но мертвый Кромалех продолжал, скорчившись, лежать на земле, словно и в смерти не уставая возносить мольбы неизвестному богу.

Слезы Теннебриель частым дождем капали на наклонный каменный подоконник и стекали вниз, оставляя влажные дорожки в пыли. Она снова упала на колени, ее прекрасное тело выгнулось, будто под пыткой. Снова и снова видела она тот страшный замах серебристого меча, слышала голос, выкликающий ее имя, тысячекратно усиленное эхом. Он и впрямь любил ее, его клятвы не были пустыми словами! А она отсылала его на поиски невозможного. Если бы он отказался тогда, то был бы сейчас жив. Ну почему, почему он не отказался!

Вдруг девушка вскочила на ноги. Гнев огненными петлями поднимался из самой сердцевины ее существа, грозя вот-вот захлестнуть горло. Ярость придала ей силы. Она смахнула слезы. Когда палач занес над осужденным свой меч, капюшон едва не свалился с его головы, и Теннебриель удалось разглядеть его лицо, которое теперь вдруг всплыло в ее памяти. Она бросилась бежать, не разбирая дороги.

Тем временем объект ее пламенной ненависти скинул плащ палача и отправился на другую половину дворца, в дальние покои, куда был заказан вход всем, кроме самых ближайших его помощников. Он уже входил в комнату, где его ждали планы обороны Медальона, как вдруг от стены отделился человек и шагнул к нему. В лице его не было ни кровинки, руки тряслись, и вообще он производил впечатление того, кто только что пережил сильнейшее потрясение. Это удивило Эвкора Эпту: он давно знал его и считал одним из самых закаленных своих соратников.

— Прошу прощения, господин. Там вас ждет посетительница, но, как она туда попала, я не знаю.

— Кто это?

— Женщина, господин. Кажется.

— Дай мне твой меч. — Эвкор Эпта взял протянутый клинок и сделал помощнику знак удалится, хотя явный ужас, который тот испытывал, заставил насторожиться и его. Он подошел к двери и осторожно толкнул ее. Тайные покои находились намного ниже тех этажей, где обычно обретались многочисленные мелкие служащие, прислуга и посетители, практически под землей, и Администратор не боялся засады. Он вошел. В комнате было почти темно, только на просторном письменном столе догорала масляная лампа. Эвкор Эпта подкрался к столу и заглянул за него, но никого не увидел.

— Если хочешь говорить со мной, покажись. У меня мало времени. Выкладывай свое дело и уходи.

Ответом ему было молчание. Эпта нахмурился, не желая выказать страх. У него было такое ощущение, будто весь окружающий мир куда-то исчез, точнее, сократился до размеров комнаты, которая вдруг начала вытягиваться и сужаться одновременно, превращаясь в некое подобие тоннеля. Ему стало не хватать воздуха. Он крепче сжал рукоять меча, однако сомнение, будет ли от него какой-нибудь толк, уже закралось в его сознание. Вряд ли сюда мог проникнуть обычный недруг, слишком много преград пришлось бы ему преодолеть.

В дальнем конце комнаты помещался глубокий альков, где Эвкор Эпта хранил старые городские летописи. Сейчас его неудержимо влекло туда, и, вглядевшись во тьму, он различил силуэт. В нем-то, видимо, и заключалась тайна.