Мир глазами Гарпа - Джон Уинслоу Ирвинг

и Хелен лишь тупо смотрела на рукопись, лежавшую на столе среди грязных тарелок

— Я сам помою посуду, — предложил Гарп, расчищая для жены путь к своему рассказу.

У Хелен упало сердце; она уже и так слишком много прочла. Секс или, по крайней мере, супружеская нежность — вот тема, которую она хотела бы сейчас обсудить, и лучше бы это дал ей Гарп, а не Майкл Мильтон.

— Я хочу, чтобы меня любили, — сказала Хелен Гарпу. Он споро убирал со стола грязные тарелки, точно официант, рассчитывающий на хорошие чаевые.

— Сперва прочитай рассказ, милая, — рассмеялся он. — А потом пойдем в постельку.

Но ей была отвратительна назначенная Гарпом очередность действий. Разумеется, между тем, что писал Гарп, и жалкими ученическими упражнениями Майкла Мильтона даже и сравнения быть не могло. Хотя Майкл считался в университете одним из самых одаренных студентов, Хелен не сомневалась, что он на всю жизнь останется среди писателей только учеником. И вообще, дело не в этом. Дело во мне, думала Хелен; я хочу, чтобы кто-нибудь обратил на меня внимание! Манера Гарпа проявлять к ней внимание вдруг показалась ей оскорбительной. Собственно, он проявлял внимание не к ней, а к своим произведениям! А это не самая главная тема, упрямо думала Хелен. Благодаря Майклу Мильтону она успела опередить Гарпа в оценке высказанного и невысказанного между близкими людьми. «Ах, если бы люди говорили друг другу то, что у них на уме!» — писала Дженни Филдз. Наивное, но простительное заблуждение; оба они — и Гарп и Дженни — отлично понимали, как трудно это сделать.

Гарп тщательно мыл тарелки, ожидая, когда Хелен дочитает его рассказ. Машинально — опытный преподаватель! — она взяла красный карандаш и принялась читать. Но она же совсем не так должна читать мой рассказ! — думал Гарп; я же не один из ее студентов! Однако он продолжал молча мыть посуду, понимая, что теперь Хелен уже не остановить.

Т.С. Гарп

БДИТЕЛЬНОСТЬ

Чуть не каждый день, когда я пробегаю свои законные пять миль, какой-нибудь автомобилист с нахальной улыбкой притормаживает, затем едет рядом со мной и (находясь в полной безопасности на своем сиденье в машине) задает мне всякие дурацкие вопросы, например: «Ты к чему это готовишься?»

Во время занятий бегом главное — глубокое и размеренное дыхание, и я редко сбиваюсь с ритма, так что я хватаю ртом воздух, когда отвечаю любопытствующему: «Я просто поддерживаю спортивную форму — чтобы автомобили обгонять».

Реакция на мои слова бывает разной: у глупости есть свои уровни, как и у всего на свете. Разумеется, водителям никогда не приходит в голову, что я отнюдь не их конкретно имею в виду, что я просто поддерживаю спортивную форму и вовсе не затем, чтобы соревноваться в скорости с их автомобилями, во всяком случае не на шоссе. Там я конечно же пропускаю их вперед, хотя иногда мне кажется, что я действительно мог бы их догнать. Но я бегаю по шоссе совсем не для того, чтобы привлечь внимание, как думают некоторые.

Поблизости от моего дома просто больше негде бегать. Даже если бежишь на средние дистанции, приходится покидать пределы своего пригорода. Там, где я живу, на каждом перекрестке стоит стоп-знак, а кварталы у нас маленькие, и бесконечные повороты под прямым углом очень неудобны для бегуна. Бегать же по тротуарам просто опасно — из-за собак, из-за разбросанных детских игрушек, из-за вечно работающих поливальных установок. А если окажешься на относительно удобном для бега пространстве, перед тобой тут же возникает какая-нибудь дряхлая старуха, которая, занимая весь тротуар, осторожно ползет, опираясь на костыли или на поскрипывающую трость. Естественно, воспитанный человек не станет орать «Дорогу!» столь беспомощному существу, но, даже когда я огибаю таких старушек на вполне безопасном расстоянии, хотя и не снижая скорости, они все равно пугаются, а в мои намерения совершенно не входит вызывать у кого-то инфаркт.

Так что для тренировок остается только шоссе; причем по-настоящему я тренируюсь именно в нашем пригороде, ибо считаю себя вполне подходящим соперником для автомобилей, которые набирают скорость поблизости от моего дома. Если они, пусть неохотно, но все же останавливаются перед знаком на каждом перекрестке, то никогда не набирают скорость больше пятидесяти миль в час, так что я всегда их легко нагоняю. Я-то ведь могу пробежать и наискосок по лужайкам, по открытым верандам, по детским площадкам мимо качелей и бассейнов; я могу, наконец, просто перепрыгнуть через живую изгородь. А поскольку мой мотор работает беззвучно, равномерно и всегда в такт, я хорошо слышу, не настигает ли меня какая-нибудь машина. Да и у стоп-знаков мне останавливаться не нужно.

Так что в конце концов я их обгоняю, машу рукой — и они всегда останавливаются. И, хотя я безусловно в прекрасной физической форме и готов к поединку с автомобилем, не это поражает любителей больших скоростей. Нет, почти всегда их поражает, что я гожусь им в отцы, потому что сами они почти всегда очень молоды. Да, именно мой возраст заставляет их задуматься. А начинаю я с очень простого вопроса: «Вы там, когда ехали, моих детишек не видели?» Голос мой звучит громко и встревожено. Если за рулем случайно оказывается лихач постарше, он сразу пугается, думая, что нечаянно сбил кого-то из малышей, и сразу же занимает оборонительную позицию.

— Видите ли, у меня двое маленьких детей… — говорю я почти трагическим тоном; я даже позволяю своему голосу чуть-чуть дрогнуть, как бы с трудом сдерживая слезы или невыразимый гнев. Возможно, иной водитель думает, что я гонюсь за похитителем своих детей или же его, совершенно невинного, подозреваю в педофилии.

— А что случилось? — нервно спрашивает он.

— Так вы, значит, не видели моих детей, да? — снова спрашиваю я. — Маленького мальчика, который катает свою младшую сестренку в красной тележке? — Это, разумеется, чистейшая выдумка. У меня двое мальчиков, и не таких уж маленьких; да и тележки у них нет. В это время они, вполне возможно, смотрят телевизор или гоняют на велосипедах в парке — где, на мой взгляд, совершенно безопасно, потому что машин там нет.

— Нет, — отвечает водитель, совершенно сбитый с толку. — По правде сказать, каких-то детей я видел, но, по-моему, не этих. Да в чем дело-то?

— А в том, что вы чуть их не убили! — говорю я.

— Но я их даже не видел! — протестует он.

— Вот именно! Вы слишком быстро ехали, чтобы их заметить! — говорю я.

Такой довод действует безотказно, и я всегда произношу эти слова