Последний орк - Сильвана Де Мари

В центре кавалерии верхом на пепельно-сером коне с черными прядями в гриве, являвшем собой прекрасный образец конской красоты и силы, восседал Судья-администратор собственной персоной.

На Судье была кираса из светлого металла, то ли серебра, то ли стали, и над его шлемом развевался роскошный, пепельно-серый с черными прядями султан, напоминавший гриву коня Судьи. Забрало шлема было поднято, и на его стареющем, но красивом лице сияли голубые глаза, а борода и волосы сверкали белизной. Возле него стоял всадник с опущенным забралом, и Йорш подумал, что разноцветный султан делал того похожим на пестрого попугая, что носят с собой в клетке бродячие акробаты.

Эльф остановил коня напротив Судьи-администратора и посмотрел на него долгим взглядом. Тот не отводил глаз. В облике Судьи было что-то непонятое и непонятное — Йорш чувствовал себя так, словно пытался прочесть книгу, из которой было вырвано слишком много страниц, чтобы можно было понять, о чем она.

— С минуты на минуту в вашу землю вторгнутся орки, — сухо осведомил он Судью спокойным и решительным голосом. — Варил, который вы продали им в обмен на ваше спасение, прорвал осаду. Орки были отброшены, и скоро они накинутся на более легкую добычу. Боюсь, что этой добычей окажетесь вы.

— Варил? — удивленно повторил Судья. Он умолк в явном недоумении. — Но это невозможно, Варил не мог прорвать осаду. Этого не может быть!

— Может, — заверил его Йорш. — Варил теперь свободен. Он оплакивает своих погибших, подсчитывает свои сгоревшие арки, сражается с орками, засевшими в рисовых полях, но он уже одержал главную победу и не собирается на этом останавливаться. Теперь ваша очередь.

Лицо Судьи побледнело, его красивый строгий лоб пересекли морщины, которые преломлялись над удрученно поднятыми бровями; нарочитая, но якобы скрываемая боль послышалась в его голосе.

— Мы пришли слишком поздно, братья по оружию, — жалобно воскликнул он, повышая голос, чтобы его было лучше слышно в светлой ночи. — Эльф, Проклятый, принес войну в нашу любимую отчизну. Мы опоздали. Мы ничего больше не можем сделать…

— Вы можете сражаться, — перебил его Йорш. — Вы можете снова стать союзниками Варила. Вы и ваш ужасный капитан с его ужасной армией…

— Эльф, Проклятый, принес войну в нашу любимую отчизну, — повторил Судья-администратор одновременно и жалобным, и жестким голосом. — Сражаться? Да знаешь ли ты, что такое война, о юный глупец, о жестокий безумец? Это значит, что погибнут мужчины, женщины, дети! Можешь ли ты это понять?

Йорш онемел от этого вопроса.

Он не мог произнести ни слова.

Внутри себя он чувствовал ужас смерти тех орков, которые пали от его руки.

Он снова увидел воспоминания тех, кто был обезглавлен.

Орки не были демонами. Они были людьми. Их боль превращалась в их жестокость, и когда они давали ей волю, из раза в раз жестокости становилось все больше — только бы не чувствовать боли.

Вести переговоры. Общаться. Не сражаться, не убивать. В глубине души Йорш знал, что именно этот путь был правильным. Но, мечтая о том, чтобы прекратить войну, чтобы вообще ее не начинать, он понимал, что просчитался со временем. Да, путь был правильным, но не сейчас — уже слишком поздно или еще слишком рано.

Слишком поздно.

Надо было остановить их в самом начале.

Надо было остановить их намного раньше, и тогда, наверное, можно было бы вести с ними переговоры, общаться, выяснять, где правда и где ложь, восстанавливать дороги и мосты, чтобы орки прекратили быть частичками армии смерти и снова смогли стать людьми.

Но тот, кто убивает детей и получает удовольствие от их смерти, не может быть спасен словами — лишь остановлен силой.

Слишком рано.

Потом можно снова начинать говорить с ними. Сейчас же необходимо сражаться и побеждать, и делать это надо всем вместе, чтобы не терять времени. С каждым ушедшим днем увеличиваются совершённые жестокости и перенесенные страдания. С каждым новым зверством души орков — а они тоже имеют душу, и не меньшую, чем люди или эльфы, — черствеют и тонут в мерзкой грязи жестокости и свирепости.

Он передал войну в руки капитана наемников. Йорш знал, что тот освободит фермы и очистит рисовые поля, но он также знал, что капитан никого не станет брать в плен, что он перебьет всех орков, попавшихся ему на пути, до последнего. Он прикончит оставленных на поле боя раненых врагов, как уничтожают пробравшихся в амбар крыс. Их кровь смешается с землей, превращая ее в грязь; он не смоет боль невинно убитых, и жестокость в этих землях будет только увеличиваться, пока не покроет наконец весь Мир Людей. С каждым орком, с которым он будет сражаться, с каждым орком, которого он убьет или, еще хуже, прикончит, капитан будет терять часть собственной души.

Необходимо сражаться и побеждать как можно скорее, чтобы спасти капитана и его банду отверженных висельников, которую тот мужественно превратил в непобедимую армию, потому что с каждым ушедшим днем, с каждым часом капитан и его люди, барахтаясь в той же грязи, что и орки, рискуют быть зараженными той же жестокостью и втянутыми в те же зверства.

Йорш припомнил горы книг, прочитанных в библиотеке, и внезапно понял, что во всех армиях, даже в самых гнусных, всегда было нечто вроде «оазиса милосердия», в самом начале, еще до того, как война обезображивала души солдат и жестокость становилась для них просто привычкой. И во всех армиях, даже в тех, которые никогда не были гнусными, этот оазис умирал. После многих лет войны, после того, как воины увидели столько убитых, что привыкли исчислять их кучами, а не единицами, после того, как они увидели бесчисленные отряды червей в пустых глазницах, бесчисленные войска мух в запекшейся крови, никакая армия не была в состоянии вспомнить то время, когда чужое страдание причиняло боль.

Так или иначе, рано или поздно, жестокость все равно победит — жестокость орков или жестокость людей, ставших похожими на орков во имя их уничтожения.

Конечно, жестокость капитана в тысячу раз лучше, чем трусость Судьи, но… может быть… может быть, если бы капитан смог ограничить эту жестокость, удержать ее… если бы орки были побеждены, но не раздавлены, не брошены в одиночестве, униженные, яростно вынашивающие очередные планы мести…

Йорш понял, что ни при каких обстоятельствах не смог бы остаться на своем берегу, предоставив Ранкстрайлу самостоятельно разбираться с орками, а населению графства — со своим безумным тираном. То, что он сказал капитану, было справедливым и для него самого. Тот, у кого есть сила, чтобы пресечь несправедливость, и кто не пользуется ею, становится ответственным за эту несправедливость. Для Йорша это имело еще большее значение. Он, самый великий и самый могучий, Последний Эльф, никак не мог вернуться домой собирать моллюсков, читать сонеты, писать комедии и наслаждаться сияющей чистотой собственной души, пока капитан и его отбросы жизни, каторги и рудников навлекали проклятие на свои души, марая их войной, как в свое время проклял душу и сир Ардуин.