Воин пяти Поднебесных: Пророчество - Уэсли Чу

Люди стали расходиться — поодиночке, по двое и по трое. Ариун стоял неподвижно, скрестив руки на груди. Вид у него был донельзя довольный. Сали не удалось убедить сородичей. Ее народ мог пойти двумя путями. Сали признала, что ей понятны намерения Ариуна; она считала его изменником, однако то же самое он мог сказать и о ней. Большинство катуанцев, вероятно, предпочли бы остаться, и она их не винила. Они вынесли достаточно страданий. Сали лишь хотела дать людям выбор; но она была готова уважать решение соплеменников.

Когда комната опустела, Ариун негромко заговорил:

— Не делай этого, Сальминдэ. Ты нас всех погубишь.

Сали подавила желание схватить его за горло. Ариун, впрочем, был в чем-то прав. Хорошего исхода здесь быть не могло.

Ариун присоединился к расходившейся толпе. Сали признала, что ждала другого. Несколько человек приблизились к ней с добрыми словами, но большинство вовсе не обрадовалось ее приглашению. Сали думала, что люди охотно пойдут сражаться за свободу. Ей не приходило в голову, что выжившим надоело бегать и драться. Они хотели мира.

Вскоре в комнате никого не осталось, кроме сестер, Даэвона и двух мужчин у двери, которые наблюдали за уходившими.

— Я не знала, что Ариун здесь, — сказала Мали. — Прости.

Сали ответила:

— Ничего страшного.

— Что теперь?

Старшая сестра попыталась принять бодрый вид.

— Посмотрим, сколько человек примут мое предложение. Вряд ли их будет много.

— Все лучше, чем мы с тобой вдвоем, старшая сестрица.

— Так ты пойдешь?

— Я хочу, чтобы у людей был выбор, — сказала Мали.

Даэвон подошел ближе.

— Подпольщики охотно поддержат тебя, Сальминдэ.

— Все десять человек?

— Прямо сейчас нас стало четырнадцать.

— Великолепно, — отозвалась Сали и повернулась к двери. — По крайней мере, маленькой компании проще будет ускользнуть от солдат. Только пусть она называется как-нибудь по-другому. Что за название — подпольщики?

Даэвон покачал головой.

— Что такое?

— Нас уже знают под этим названием. У подполья своя репутация.

Сали очень хотелось схватить и Даэвона за горло, но тут она вспомнила о еще одном человеке, от которого нужно было избавиться.

— Кстати, перед уходом мне понадобится ваша помощь. Я должна кое-кого отыскать в городе. Мальчишку лет шестнадцати-семнадцати. Коротко стриженный, худой, крепкого сложения. Твои люди могут его найти?

Даэвон нахмурился:

— Сальминдэ, так выглядят почти все здешние мальчишки.

— Возможно. Но я имею основания полагать, что он Предреченный герой.

Даэвон замер. Прежде чем он успел задать вопрос, Мали вмешалась:

— Я все объясню ему потом, а сейчас, Сали, давай вывезем тебя отсюда, пока не закрыли ворота. Если не хочешь ночевать в этом погребе.

— Поехали! — велела Сали и, поколебавшись, протянула ладонь Даэвону.

Не стоило заводить новых врагов.

Он удивился, даже слегка испугался, а потом они пожали друг другу руки.

Сали покинула поместье прежним путем, спрятавшись между ящиками с оружием и доспехами. По крайней мере, теперь они были чисто вымыты и годны для использования.

В течение нескольких следующих дней она встречалась с Мали у того же уличного лотка. В первый день к Даэвону обратились тринадцать человек и сказали, что хотят покинуть Цзяи. На второй день — сорок один человек. На третий — число заговорщиков возросло до трех сотен.

Сали все же удалось поднять волну. И теперь это грозило неприятностями.

В Лунсяньской школе боевых искусств тревожились все. Стражники нанесли Гуаньши визит в тот же вечер, предложив ему явиться в Башню пламенной бдительности (Цзянь считал это название нелепым, поскольку одежда у стражников была тускло-зеленой, а служебные часы — исключительно щадящими). Мастер отсутствовал почти целый день и вернулся поздно вечером — краснолицый, пьяный и взбешенный. Школа потеряла договор на охрану «Шкатулки». Но он хотя бы не достался Южному Кресту.

Синьдэ избегал всех. Он не вел занятий и не показывался в столовой. Он даже не выходил к Цзяню, который приносил ему еду. Что еще хуже, слухи о произошедшей стычке множились, как червячки в крупе. Когда Гуаньши отправился в Башню, все уже знали, что Синьдэ, кумир Лунсяня, дважды испугался во время схватки. Ученики шепотом называли его фарфоровой куклой и миражом. Само присутствие Синьдэ марало честь школы. Гуаньши не делал никаких попыток нарушить уединение старшего ученика.

Слухи о Цзяне расходились так же быстро, не в последнюю очередь благодаря россказням учеников Южного Креста. По их словам, Цзянь вмешался, чтобы защитить своего злополучного старшего собрата, который не мог оправиться после первой атаки Кейро. Цзянь напал на Кейро со спины, как трус, но дрался с умением мастера. Кейро едва сумел одолеть этого чужака, который притворялся неумехой.

Ученики приправляли эти слухи насмешками и сомнением, однако охотно их повторяли. Никто не похвалил Цзяня за то, что он спас Синьдэ и защитил честь Лунсяня. Напротив, все твердили, что он мастер, обманом проникший в их ряды. Никого не смущало, что ни один человек еще не достигал уровня мастера раньше двадцати пяти лет. Даже тетушка Ли не удосужилась усомниться в этих сплетнях или обратиться за подтверждением к самому Цзяню. Выдумки всегда гораздо интереснее правды.

Ученики шептались, что Гиро — если его действительно так звали — заслали в Лунсянь шпионить. А может, он явился, чтобы вызнать секреты Гуаньши? Или украсть у наставника Конеубийцу? По слухам, Гиро чуть не умер от смертоносного прикосновения. Кто станет применять такой прием к мальчишке-нищему? В любом случае почему мастер Гуаньши бесплатно предложил ему кров, стол и обучение? Уж точно не по доброте душевной. Может быть, Гиро — незаконнорожденный сын мастера Гуаньши?

Спустя неделю Цзянь оказался там, с чего начал. Его считали чужаком и хуже того — предателем. Кража секретов военного искусства считалась особенно подлым преступлением. Даже тетушка Ли теперь относилась к Цзяню с подозрением. К сожалению, в слухах была своя доля правды, так что ни Михе, ни Синьдэ не могли их полностью опровергнуть. Более того, когда они попытались за него заступиться, положение лишь ухудшилось. Синьдэ признал, что почти ничего не помнит, и ученики окончательно убедились, что в драке он насмерть перепугался. А Михе — милая, добрая и ужасно лживая Михе — рассказывала странную историю, которая уж точно не могла быть правдой.

Удивительно, но именно тот человек, от которого ждали вспышки гнева, не взбесился. Когда весть о случившемся достигла Гуаньши, тот лишь заворчал и ткнул Цзяня в лоб пальцем.