План D накануне - Ноам Веневетинов

далеко. При упоминании о членстве он приободрился, подался вперёд, внимательно вслушиваясь.

— Какого рода ассоциация?

— Всё как у всех, — не прерывая работы. — Собираемся иногда в секретном месте, подписываемся кровью, приносим жертву трубадуру Гаваудану, свально совокупляемся, один, кому выпал жребий, кончает с собой на глазах у других.

— Что за жребий?

— Запрещено уставом.

— Как-то он избирательно.

— Его ещё и читать надо с зеркалом, тёмный стиль.

— У тебя, как я понимаю, ещё в этом мире не все дела закончены.

— А мы всё успеем, если ты хайло закроешь наподольше.

— А что, Принцип, тебе, скажи, уже надоело? — тон сделался иным, он перестал выведывать.

— Думаешь, ты подходящ для таких излияний?

— Ну а почему нет?

— Сам посуди, вступает ли человек в клуб самоубийц, если ему нравится жить?

Утром сестра велела ему явиться для решения назревших тематических вопросов. С сильным опозданием поскрёбся отправленный секретарь Михаил, сказал, что самого сегодня ждать не приходится. В спальне медитирует на предательство Иуды и по всяким едва ли важным вопросам отрываться ему недосуг.

— Я не потерплю такого к себе обращения и поведения, — притворив за собой дверь, буравя взглядом покой, загремела она.

— С собой обращения, с собой, а к себе отношения, — с усталым, но терпеливым видом, не вынимая ладоней из-под головы, подумывая изобразить зевок.

— Да как ты смеешь, словоёрсная дрянь, меня поправлять? А ну встать, когда перед тобой стоит женщина!!!

Серафим ответил выверенной тишиной. Впоследствии сел, обхватил руками туловище, будто ему холодно, переменил тон.

— Говорите, зачем пришли, и подите прочь. Вы мешаете мне думать.

— Ах, значит, думать, а чем ты думал, когда съёбывал отсюда, проклятый мозгляк?! Когда своим мерзким голосом, будто празднослов, кричал выпустить и дать взыскуемую таким охуенно гениальным долбоёбом свободу?! Дали, ну и что? Не смог там? Силёнок крутить головой и увёртываться от тычков земских старост не хватило? Приплёлся обратно в сумасшедший дом, сломленный, разбитый и униженный? Как ты там говоришь? Господь, что за вакансии ты обрушил нам на головы, уж лучше сера? Надо продолжать?

Он молчал. Было видно — сказанное подействовало очень сильно. Сидел ошарашенный и подавленный, она достигла своего в полной мере, если, конечно, ставила себе какой-то итог.

— Уходите.

Она привалилась к двери с той стороны, сама испытавши катарсис, может, и не стоило так уж, однако часть её ума уже оправдывала это экспериментом, который, если судить по её выходкам, был непреходящ. Такие, как они, встречаются, рассуждала она, имеются тут и там с частотой горизонтальных положений тел в ночлежных домах и мертвецких; вот частная лечебница, коридоры сжимаются и раздвигаются, добавляя коленец, смотря кому куда, здравоохранение временит, прежде чем войти в силу, но, как бы то ни было, все, по какую бы сторону они ни находились, должны понимать, что, когда Леся Украинка посвящала одно из своих творений Марии Стюарт, она не думала и не вспоминала о том, что королева переписывалась с агентом католических сил Энтони Бабингтоном.

Чуть позже она заглянула в гимнастический зал. Все сразу стали успокаиваться, покинули козла, сбросили с себя маты, с плеч — песочные шары, возвращая на их место головы. Один застрял стопой в кольце и не мог убраться со всеобщего обозрения, никто не помогал, никто не хотел и прикрыть валявшуюся под ним кучу таблеток.

Иулиан Николаевич тем временем метался по кабинету. После пропажи сторожа и того, что нанятый сыщик теперь его игнорировал, он вообще опасался шагать вправо или влево от наказанного, прямо сказать, не на шутку струхнул. Сколько там может быть последних предупреждений и сколько он пока заслужил аванса себе? Вот так, ничего он не решал, это иной раз возбуждало дикую злость, а иной находила причастность чему-то неясному, разумеется, но великому. Обойма доверенных ему случаев, видимо, была мощна носителями, что-то они знали, а может, уже нет, но скрывали точно, наверняка ещё и усиливая сочетанием.

Он то долбил киркой кладку, то срывал лопатой влажную и податливую с боков землю и насыпал в тачку. Обвязанную верёвками, её поднимали, оттаскивали в угол владения и опорожняли. Пока он размеренно бил, они отдыхали наверху. Кричал им, они подходили к краю и вытаскивали. Миновал очередной день в одних сплошных трудах, неправедный процесс может настолько затянуть, что стереотипы жить в секунду попрания и не вспомнятся.

Кобальт возвратился под вечер, громадный мужик, притрухал, не умея предположить последствий своим всякий миг стробировавшим от ненависти или, может, несправедливости рассудком.

— …дальше на меня двое навалились, а атаман тот, гнида, стал что-то на лбу писать.

Все посмотрели на просторы лба.

— Молоком надо, — первым сообразил Вердикт.

— Только это поле использовал?

— Сказал, я ему должен благодарность иметь за то, что ножом не вырезал.

— Ну тогда и без молока ясно, тебя, получается, раскрыли.

Накануне П. сообщил им, что в здании лечебницы неподалёку от Херсонских ворот скрывается человек, обладающий сведениями о местонахождении крупного клада, укрытого в Солькурске вскоре после окончания Отечественной войны, во время оной, видимо, и составленный, то бишь отнятый у людей в трудной ситуации, но это теперь уже безразлично, тут нить чуть ли не к Юсупу Иессееву. Похитив хор и оркестр, которые должны дать концерт для пациентов, вчетвером они явятся под видом представителей профсоюза капеллы, заблокируют пациентов и персонал, разыщут нужного человека и уведут с собой.

— …до неё другая психиатрическая лечебница, а до неё другая, а до неё другая, а до неё филиал Ньюгейта для детоубийц, а до него другая. В изоляторе им, конечно, давали по первое число, швыряли в логова обмазанные иодом леденцы, но и доктор, и санитары понимали — это тщета. Не исключено, что именно в этом зале, где мы сейчас, сорок лет назад прохаживался кто-то из них, отъедал себе пальцы и бился о решётку.

Пациенты невольно стали озирать комнату, некоторые смотрели на пол и друг на друга.

— У нашего доктора, кажется, есть старый план здания, но он спрятан далеко, да Иул Николаич и сам не любит к нему обращаться, чтобы в случае чего не переборщить уже с вашими случаями.

Это прозвучало совершенно унизительно, не факт, что не специально, на собрание словно медленно находила такая серая искусственная сфера, одним разогнанным завихрением; если учесть, что здесь почти всё бесследно, поскольку сами они слишком легкомысленные, именно подобное облако ощущений, близких, от рассказа об одном из них, могло оставить некий плохо просчитываемый суперстрат.

— И чтоб куафюра а-ля лысеющий Сёрен Кьеркегор не рассыпалась, он ежедневно смачивал её ананасной водой. Главная рабочая версия,