Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

У русского консульства шумела на улице тысячная толпа русских беженцев, добиваясь билетов на поезд в Россию, а моих дам с графиней приютил вчера на ночлег посольский священник. Выразив семье доброго священника благодарность за участие и приют, мы в тот же вечер отправились на пароходе в Мальме; там переночевали в квартире подхватившего нас на вокзале какого-то шведа, уехали в Стокгольм; туда прибыли вечером. Там разыскали военно-морского агента капитана 2 ранга Сташевского, он помог нам найти ночью приют в комфортабельной гостинице «Hotel Anglais».

Наша молодая графиня ходила к каждому поезду. Но ожидания ее были напрасны. Наши уговоры ехать с нами дальше успеха не имели. Тут она случайно встретила брата своего мужа и вместе с ним осталась в Стокгольме. Здесь русское посольство по целым дням осаждалось русскими беженцами, добивавшимися проезда в Россию. Но путь туда шел на север через всю Швецию, до границы Финляндии (р. Торнио), и шведское правительство, объявив у себя мобилизацию, не имело достаточного подвижного состава, чтобы перевезти сотни тысяч русских беженцев.

В толпе у посольства приходилось встречать массу петербургских сановников, семейных и одиноких, уезжавших обыкновенно на летний сезон в немецкие и австрийские курорты. Все добивались получить билеты на эвакуационные поезда, которых было только два в сутки. В числе первых пассажиров проехали через Стокгольм Императрица Мария Федоровна, Великий Князь Константин Константинович с женой, Великий Князь Михаил Алексеевич, российское посольство из Берлина и все русские миссии германских государств.

Имея в виду, что в Торнио придется ночевать в лесу, и, может быть, несколько дней, мы накупили здесь теплых вещей и вообще собирались, готовясь к долгому путешествию. Но в гостинице было так уютно и так приятно отдохнуть после скитаний по враждебной Германии, что мы, признаться, не очень назойливо добивались в посольстве билетов.

На городских улицах, переполненных беженцами, было большое оживление: публика толпилась у витрин редакций, выставлявших телеграммы, приходившие с театров войны. В те дни германская армия стремительным потоком ринулась на Францию через нейтральную Бельгию; Льеж, Антверпен, Брюссель были уже взяты, и бельгийская армия, предводимая самим королем Альбертом, оставила Бельгию и отступила в северную Францию. По плану германского штаба, немецкая армия с момента начала войны стремительным ударом бросается на Францию и через 2 недели берет Париж, а затем, повернув на Восток, сосредоточивает все силы тройственного союза для удара на Россию, в которой мобилизация проходит очень медленно вследствие больших расстояний и небольшого числа железнодорожных путей. Германский план рассчитывал на полный успех, разбивая по частям Францию и Россию. Он был уверен в нейтралитете Англии и союзе Италии. Но тут-то он и обманулся.

На 4-й или 5-й день войны Англия внезапно объявила войну Германии (предлог — нарушение нейтралитета Бельгии), а Италия отказалась от тройственного союза и бросила свою армию к границам Австрии. Это для Германии было тяжелым ударом. Русская армия бросилась на Восточную Пруссию и брала один город за другим, имевшие только небольшие гарнизоны; пришлось часть немецкой армии отвлечь на восток. Дела Германии были в то время неважны. Читая в Стокгольме эти известия, мы и все русские беженцы воспряли духом и рассчитывали на близкий конец войны, но не в пользу Германии, как она рассчитывала, а во славу наших союзников. Главнокомандующим германскими военными силами был решительный, энергичный генерал Гинденбург, начальником штаба князь Людендорф, а император Вильгельм руководил всем планом войны; он неутомимо метался по всей Германии, появляясь то на западном, то на восточном фронте. В немецких журналах он изображался несущимся на автомобиле с молниеносной быстротой в сером плаще и походной каске. Он значительно поседел, и его усы, стоящие обычно дерзновенно кверху, теперь в беспорядке опустились книзу.

В Стокгольме я встретил Эмиля Шпана (брат нашего Шпана, председателя правления заводов, где я служил); он с молодой женой возвращался в Петербург из Берлина, где у него с известным Герцем был оптический завод. Момент объявления войны застал его на пути (в Копенгагене), и он не решался, куда ему ехать: в Петербурге остались его маленькие дети, но там его арестуют как германского подданного; ехать в Берлин — там его мгновенно заберут в армию. Живя с нами в одном отеле и совещаясь со мной, как ему быть, он решил ожидать здесь на нейтральной территории до выяснения обстоятельств войны, полагая, что через 2 недели (как многим тогда казалось) война должна окончиться. Узнав, что наш багаж застрял в Берлине, он предложил мне свои услуги — принять его и оставить на хранение на заводе Герца, а после войны отвезти в Петербург.

Прошло уже дней 7 от начала войны, и нам пора было ехать домой. Там ведь остался сын Жорж, теперь уже мичман, и несомненно, что он назначен на корабль действующего флота. Случай меня избавил от долгого пути через Торнио: я встретил в «Grand Hotel’e» Эммануила Нобеля, и он мне предложил поехать на своем пароходе, отправлявшемся завтра из Стокгольма прямо в Рауму на финляндском берегу, возле Або. Я с благодарностью принял предложение, и на следующий день мы получили места на весьма приличном пароходе. Там набралось до 100 пассажиров, знакомых Нобелю петербургских сановников. На ночь пароход встал на якорь в стокгольмских шхерах. На утро с рассветом шведский морской лейтенант провел нас по минному заграждению. По общему международному праву, Швеция, объявив нейтралитет, оградила минами свои берега, дабы не давать в них укрываться военным судам воюющих держав.

Теперь нам предстояло проскочить поперек Ботнического залива до финляндского берега и не попасться немецкому крейсеру. Поэтому в помощь шведскому капитану на мостике собрались пассажиры из наиболее зорких с биноклями в руках, тут были сам Нобель, граф Берг (в 1905 г. он был у меня на «Славе» в Гельсингфорсе вместе с князем Оболенским читал манифест) — финляндский министр путей сообщения, известный коммерсант Ст. Елисеев, два-три финляндских яхтсмена, знакомых хорошо с финляндскими шхерами, и я. День был ясный, теплый, в море было тихо, и наше плавание напоминало скорее приятный пикник, чем довольно рискованное предприятие. На пароходе нас кормили прекрасно, чистенькие шведские freken’ы очень заботливо нас угощали.

С восходом солнца мы подошли к финляндским шхерам. Там с плавучего маяка выехал к нам навстречу военный лоцман с минным кондуктором и повел нас по минному заграждению, поставленному поперек фарватера. К вечеру мы ошвартовались к пристани Раума. Тут уже стоял финляндский поезд, вызванный телеграммой Берга. В Петербург прибыли поздно вечером 30 июля. Дома я нашел телеграмму и две открытки от Жоржа, он с юношеским восторгом сообщал, что произведен в мичмана и уже принимал участие в боевых операциях на своем крейсере «Паллада» при охране минных заграждений у входа в Финский залив. Минное заграждение было поставлено между Ганге и островом Даго для защиты входа в Финский залив; 4 крейсера: «Паллада», «Баян», «Макаров» и «Олег» охраняли поочередно это заграждение. Базою их был Ревель, туда ходили возобновлять запасы. Я решил при первой возможности поехать в Ревель, чтобы его повидать. В правлениях наших заводов работа кипела: сыпались заказы на выделку снарядов, мин, аэропланных бомб от артиллерийского и от морского ведомств. Мне предстояли вскоре командировки за разными материалами для наших заводов: в Ревель, Харьков — за углем, Юзовку, в Архангельск — за снарядами от Крезо из Франции.