Улисс - Джеймс Джойс

Одноногий матрос, продвигаясь вперед ленивыми бросками своих костылей, прорычал какие-то звуки. Возле монастыря сестер милосердия он оборвал броски и протянул фуражку за подаянием к высокопреподобному Джону Конми, О.И. Отец Конми благословил его под щедрыми лучами солнца, памятуя, что в кошельке у него только серебряная крона.

Отец Конми свернул к Маунтджой-сквер. Мысли его ненадолго задержались на солдатах и матросах, которые лишились конечностей под пушечными ядрами и доживают остаток дней в нищенских приютах, а также на словах кардинала Уолси[967]: Если бы я служил Богу своему, как я служил своему королю. Он бы не покинул меня в дни старости . Он шел под деревьями, в тени играющей зайчиками листвы, навстречу же ему приближалась супруга мистера Дэвида Шихи, Ч.П.

– Благодарю вас, просто прекрасно. А вы, святой отец?

Отец Конми себя чувствовал поистине превосходно. Он собирался в Бакстон на воды. А как ее сыновья, у них все хорошо в Бельведере? Правда? Отец Конми был поистине очень рад это слышать. А как сам мистер Шихи? Еще в Лондоне. Ну да, конечно, парламент ведь еще заседает. Какая прекрасная погода, право, на редкость. Да, это весьма возможно, что отец Бернард Вохен[968] возобновит свои проповеди. О да: огромный успех. Поистине необыкновенный человек.

Отец Конми был очень рад повидать супругу мистера Дэвида Шихи, Ч.П., и рад, что она так хорошо выглядит. Он попросил передать его наилучшие пожелания мистеру Дэвиду Шихи, Ч.П. Да, он непременно их навестит.

– Всего доброго, миссис Шихи.

Отец Конми приподнял свою шелковую шляпу в прощальном приветствии стеклярусу ее мантильи, чернильно поблескивающему на солнце. И вновь улыбнулся, уходя. Он знал, что его зубы почищены пастой с пальмовым маслом.

Отец Конми шел и на ходу улыбался, вспоминая чудаковатые глаза отца Бернарда Вохена и его сочные лондонские словечки.

– Пилат! Да что ж ты не разогнал весь этот сброд в шею?

Но в рвении ему не откажешь. Никоим образом. И, несомненно, приносил много пользы, на свой манер. Этого тоже не отнять. Он говорил, что любит Ирландию и любит ирландцев. Кстати, ведь из хорошей семьи, кто бы подумал?

Кажется, из Уэльса.

О, берегитесь, чтоб не забыть[969]. Письмо к отцу-провинциалу[970].

Отец Конми остановил трех малышей-школьников на углу Маунтджой-сквер.

Да: они были из Бельведера. Из приготовительного, ага. И хорошо себя ведут в школе? О-о. Ну, тогда очень хорошо. А как тебя зовут? Джек Сохен. А тебя? Джер. Галлахер[971]. А этого молодого человека? Его звали Бранни Лайнем.

Ну, как приятно носить такое красивое имя.

Отец Конми, достав письмо из внутреннего кармана, вручил его юному Бранни Лайнему и указал на красный столбик-ящик на углу Фицгиббон-стрит.

– Смотри, только сам не проскочи в ящик, малыш, – пошутил он.

Мальчуганы, шестиглазея на отца Конми, засмеялись:

– О, сэр!

– Ну-с, покажи, как ты умеешь опускать письма, – сказал отец Конми.

Юный Бранни Лайнем перебежал через дорогу и сунул письмо отца Конми к отцу провинциалу в щель ярко-красного почтового ящика. Отец Конми улыбнулся, кивнул, опять улыбнулся и зашагал по восточной стороне Маунтджой-сквер.

Мистер Дэнис Дж.Маджинни, учитель танцев и пр., в цилиндре, в серо-голубом сюртуке с шелковыми лацканами, в белом галстуке, в узких сиреневых брюках, канареечных перчатках и лаковых остроносых штиблетах, выступая с внушительною осанкою, наипочтительнейше свернул на обочину, обгоняя леди Максвелл на углу Дигнамс-корт.

А это не миссис Макгиннесс?

Миссис Макгиннесс, статная, седовласая, поклонилась отцу Конми с соседнего тротуара, по которому она величаво проплывала. Отец Конми улыбнулся и отдал поклон. Как она поживает?

Какая великолепная манера. Есть нечто в ней, прямо как у Марии Стюарт.

И только подумать – процентщица. Ну и ну! С такой… как бы это сказать?…

с такой царственной миной.

Отец Конми следовал по Грейт-Чарльз-стрит, поглядывая налево на закрытую протестантскую церковь. Преподобный Т.Р.Грин, бакалавр искусств, будет (D.V.)[972] читать проповедь. Он у них называется бенефициарием. По-латыни, благодетель. Решил их облагодетельствовать проповедью. Но будем, однако, снисходительны.

Непреодолимое неведение[973]. Действуют по мере света, им данной.

Отец Конми повернул за угол и зашагал по Северной окружной.

Удивительно, что нет трамвайной линии на такой важной магистрали.

Бесспорно, тут должна быть.

С Ричмонд-стрит высыпали гурьбой школьники с ранцами за спиной и все как один приподняли измятые фуражки. Отец Конми несколько раз благосклонно покивал им. Из школы Христианских братьев.

С правой стороны до отца Конми донесся запах ладана. Церковь Святого Иосифа, Портленд-роу. Для престарелых и добродетельных особ женского пола.

Отец Конми обнажил голову пред совершающимся Святым Таинством. Да, добродетельны – но иногда просто невыносимы.

Проходя мимо особняка Олдборо[974], отец Конми подумал про этого расточительного аристократа. А теперь тут какая-то контора или нечто подобное.

Отец Конми вышел на Северную Стрэнд-роуд, где его приветствовал мистер Вильям Галлахер, стоявший в дверях своей лавки. Отец Конми приветствовал мистера Вильяма Галлахера и ощутил запахи, исходившие от пластов бекона и объемистых кубов масла. Он миновал табачную торговлю Грогана, опершись на которую газетные щиты сообщали об ужасной катастрофе в Нью-Йорке. В Америке то и дело подобные происшествия. Какое несчастье для людей вот так умереть, без приуготовления. Хотя еще остается акт совершенного сокрушения[975].