Откровение - Юрий Никитин

Потом его швырнули на землю, Томас стиснул челюсти, нопривычного грохота не было. Он неверяще открыл глаза. Над ним страшно ивеликолепно выгибался исполинский купол самого огромного храма — звездное небо!

— Выбрались?.. — прошептал он разбитымизубами. — В самом деле выбрались?

Олег стоял, широко расставив ноги. Волосы уже подсыхали,ночной ветер трепал рыжие космы, сплетал в грязные сосульки.

— Выбрались... — ответил он неопределенно.

— Вот что значит тайное братство, — прошепталТомас с чувством. — Хоть и враг твой Фагим, а помочь обязан, хоть удавись!В тамплиеры вступить, что ли? Или в иоаниты? Один за всех, все за одного. Хотьскот, зато свой...

Калика поморщился:

— Какая дружба? Какие обеты? Фагим всю жизнь дрался запорядок в мире. А Сатана — это Хаос. Потому Фагим помог мне, а не Сатане.

— Ну, — пробормотал Томас, — тогда это всеравно братство...

Калика промолчал. Лик его был темен, Томас подумал смущенно,что это братство бегущих перед лесным пожаром зверей. Эти братья рвут другдругу глотки почище тех, кто от жизни добивается всего лишь власти, земель,красивых женщин и сундуков с золотом.

— Выбрались!!!

— Ладно, все равно выбрались, — выдохнул Томас. Онпобедно вскинул к небу кулак. — Сам Сатана не смог...

Края серых туч озарились радостным оранжевым светом, словнос той стороны разгорался гигантский небесный светильник. Глухо прогрохотало,мощный звуковой удар обрушился вниз, травы в страхе прижались к земле,кустарники затрепетали.

Олег осматривался, настороженный, как волк. Томас орал иплакал, слезы текли по изнуренному лицу, где кровоподтеки слились в один, а изразбитых губ все еще сочилась кровь. Мир был пуст и странен, а волосы назагривке Олега стали подниматься. Тяжелый взгляд, который он чувствовал раньше,сейчас пригвоздил к земле как кинжал кленовый листок. В нем были ненависть,недоумение и вскипающая ярость.

Собрав все волю, он выпрямился, посмотрел на небо. Тучибыстро сдвигались, он успел увидеть гигантский глаз, круглый, как у птицы,немигающий, полный холодной нечеловеческой злобы.

— А при чем тут Сатана? — спросил он Томаса.

На голову и плечи пал тревожный отблеск, словно высоко внебе багровые языки огня жадно пожирали небосвод. Олег все еще тяжело дышал,кулаки сжимались, весь еще в жестокой схватке, мысленно нанося удары, как понялТомас, расправляясь с противником.

Синее небо затянуло тучами. Те двигались почти так жебыстро, как в нижнем мире. Внезапно в лиловом месиве разом полыхнуло с такоймощью, что ослепленный Томас ухватился за глаза. Тяжелый грохот обрушился наголову как удар боевого молота. Непроизвольно пригнулся, охватив в обе ладонипо горсти земли.

— Да черт бы тебя побрал! — сказал он яростно.

Встал и выпрямился во весь рост с надлежащим достоинством инадменностью рожденного в благородном сословии. Смутно чувствовал, что какой-тонарастающий треск несется к нему со скоростью скачущего табуна, а когда понял,в смущении оглянулся, но степь была голой, только в полумиле виднелся темный лес.

Стена ливня надвинулась, перегораживая мир. Томас успелувидеть как под ударами крупных капель комочки земли взлетают на высоту рыцаряна крупном коне, и тут на него обрушилось море, он захлебывался от шума и воды,ослеп. Вода падала с такой силой, будто разверзлись хляби небесные.

Сквозь пелену увидел мокрого, как тюленя, Олега. Тотпригнулся, обхватил руками голову, вода стекала по голым рукам, и Томаснекстати подумал, что теперь знает, почему волосы там растут в противоположнуюсторону.

— Да черт с ним, — рявкнул он, перекрывая грохотпадающей воды. — пойдем, сэр калика! Мы не твои муравьи... пусть даже онигеродотовы, что попрятались от дождичка... Продолжим свадьбу, выпьем за нашидоблестные подвиги, послушаем песни, какие мы отважные. Ваше тайное обществоздорово, кто спорит, но еще лучше клятва верности! Когда рыцарь дает клятвуверности своему сюзерену, тот обязуется защищать своего вассала! Поспешим, сэрОлег! Поспешим.

Струи воды сбегали по лицу калики, оно словно бырасплывалось, глядело на Томаса слепыми глазами из другого мира. Томас сквозьликование ощутил, что холодные струи проникли не только под доспехи, но и вгрудь, плеснули на горящее сердце.

— Что еще?

— Ты хоть понимаешь, куда надо поспешить?

Томас удивился:

— В замок, куда еще! В королевский дворец. Теперь мой.Или полагаешь, ее святые ангелы отправили в мой родовой замок? Ничего, отец идядя примут ее достойно.

Калика молчал долго, лицо стало несчастным. Томас умолк,стало страшно от недоброго предчувствия. Олег сказал тихо:

— Томас... из ада забирают только в одно место.

Ледяной ветер бросал воду прямо в лицо, грохот раскалывалнебо прямо над головой. Томас видел, как совсем близко вспыхнуло ветвистоедерево молнии, вода закипела и взвилась столбом пара.

— Не пугай меня, Олег.

— Догадался?

— Олег, но Пречистая могла велеть отнести ее только комне... а я был в аду! Так что она сейчас в моем замке!!!

Лицо Олега было злым, подозрительным, глаза щурились, а ротсжался в тонкую неприятную линию, даже губы побелели.

— Если те святые ангелы были от твоей Пречистой.

— Олег!

Олег невидяще смотрел в серую стену ливня. Вода стекала поего лицу, как по гранитной скале. Потемневший от солнца, он и был похож наглыбу гранита, века простоявшую под ливнями, ветрами, вьюгами. Губы, еще соследами побоев, шевельнулись словно нехотя:

— А тот ангел, у которого ты из хвоста выдрал перо?Сатана сказал, что ее взяли наверх. Но для него существует только один верх.

Томас покачнулся, лицо стало смертельно бледным.

— Не понимаю... В рай?.. Но она же не умерла?

Олег сказал досадливо:

— Томас, в рай немало людей взяли живыми! Мельхиседек,Енох... еще с десяток, всех не упомню... Но с ними понятно, их за заслуги...хотя я бы назвал их заслуги другим словом... Но Ярославу? Да еще в христианскийрай?

Томас прошептал:

— Сэр калика, она христианка.

— Русских христиан поскреби как следует, обнаружишьродян. Даже скрести не надо, и так просвечивает... Нет, тут что-то иное.

Лицо его окаменело, и чем больше Томас смотрел, тем большесжимался, а в груди как будто кто-то ковырял ножом. Глаза калики потемнели,брови сомкнулись, а желваки вздулись, как наплывы на старом дубе.