Kurohibi. Черные дни - Gabriel

— Значит, правда, — хмыкнул он после и повернулся к своим подчиненным. — Шлюху берем, хлюпика не трогаем.

Мана распахнула рот и широко раскрыла испуганные глаза.

— Нет… — севшим голосом выдохнула она, затрясшись и заметавшись взглядом из стороны в сторону. — Нет… только не это…

— Да-да, детка! — взорвался противным хохотом панк. — Радуйся, блядь, скоро ты познаешь, что значит быть с настоящим мужчиной.

— Ебаца, ебаца! — радостно запрыгал толстяк, похлопывая себя по паху. — Раздолбать ее ко всем херам! Ух, малявка, уж я-то тебя порву!

Когда громилы обступили девушку, та сжалась и на грани истерики забилась в дрожи с новой силой, заметавшись, будто загнанная в угол мышь.

«Что-то быстро сломалась, — мелькнуло в голове озадаченного Синдзи. — Она же сейчас от страха сознание потеряет. Откуда такая реакция? Минуту назад выглядела храброй и уверенной в себе, а сейчас и двух слов связать не может. Неужели страх изнасилования? Но меня же она не боялась. Или это страх группового насилия? Перед сильными грубыми громилами? Нет, не просто страх… это фобия. Черт. Ее же переклинило с этими военными».

— Бля, я терпеть не могу, — ухмыльнулся качок. — Оттрахаем ее здесь, чего тянуть. Овца ничего так выглядит, я уже на взводе.

— Оттащим в сторону, — кивнул баскетболист. — Я тоже ей всадить не против.

— Только без очереди, — забрызгал слюной толстяк. — А то я не дождусь, как давно у меня пеха не было.

— Да ты вообще девственник, урод, — гыгыкнул панк.

— Молчи, мудозвон! Я просто копил свою энергию, чтобы вылить ее на такую целочку, как эта. Ща увидишь, как я об нее свой жезл почищу, я его как раз давно не мыл.

— Фу бля… — скривил нос качок.

Мана упала на колени, и из ее некогда прекрасных, отливающих перламутром, а теперь в ужасе дрожащих глаз с обледеневшими сузившимися зрачками потекли дорожки слез.

— Нет… — хрипло выдавила она, отчаянно сдерживая плач. — Пожалуйста…

— Ты смотри, нюни потекли, — передразнил ее горький голос панк. — Сейчас мамочку будет звать. Пошли, сука, пора приниматься за работу.

Он схватил ее за руку.

— Нет!.. — тихо пискнула девушка осевшим голосом и в нахлынувшей панике слабо заверещала: — Ребята, ну не надо, прошу вас… Я умоляю, не делайте этого… Пожалуйста, мальчики, перестаньте… ну пожалуйста… остановитесь, умоляю…

— «Мальчики», — хмыкнул баскетболист. — Интеллигентка. В жопу таких драть лучше всего.

— Двигай граблями! — рявкнул качок и, схватив сжавшуюся и забившуюся в страхе девушку за шею, вместе с панком потащил ее в проулок к заброшенному складу.

— Синдзи… спаси… — умоляющим тоном прохрипела Мана, с последней надеждой глядя на него до смерти перепуганными глазами, и когда громилы поволокли девушку по земле, она успела вцепиться в его руку. — Прошу… пожалуйста… Синдзи… останови их…

— Иногда, девочка моя, — сухо ответил он, — чтобы достичь желаемого, надо пойти на самую большую жертву.

Шум в его груди мешал слышать собственные слова, в голове звучал неразборчивый гул, смешивая кипящую бурю эмоций, но Синдзи все же нашел в себе силы улыбнуться отчаянно глядящей на него девушке. И Мана, не выдержав, сорвалась в паническую истерику.

— Нет!!! Не надо!!! Умоляю!!! Пустите!!! — ее голос перемешался с плачем, настоящим безудержным ревом, тонущим в слезах и всхлипываниях. — Перестаньте!!! Я все сделаю, только не это!.. Пощадите, прошу… Пожалуйста…

Громилы оттащили бьющуюся девушку за бетонный забор, а к Синдзи подошел блондин и положил на его плечо свою руку, на удивление крепкую и тяжелую, будто выплавленную из металла.

— Ну ты и ублюдок, — без эмоций в голосе произнес он. — Но именно поэтому сегодня я тебя отпущу. Однако не думай, что ты так легко отделался. Сейчас пойдешь со мной, поглядишь, на что мои ребята способны.

Не дожидаясь ответа, он жуткой по своей силе хваткой сжал плечо Синдзи и направил его вперед, на территорию заброшенного, уже проросшего растительностью, но чистого склада. А с той стороны все громче доносились отчаянные крики Маны, ее сбивчивая мольба, плач и рыдания вперемешку со всхлипами. Синдзи с трудом ощущал ноги, приближаясь к истошно вопящей девушке в окружении четырех верзил, что с гыгыканьем поддразнивали ее насмешками, оскорблениями и легкими тычками по чувствительным местам.

— Куришь? — спросил блондин и, когда Синдзи помотал головой, протянул ему сигарету. — Бери. Будет чем заняться, пока они там развлекаются.

Тот не посмел противиться и взял сигарету в рот, отчего его прошибла волна противной дрожи, но когда он, завернув в здание склада, увидел там Ману, лежащую на пыльном полу всю в слезах, с красным и размокшим от плача измученно скривившимся лицом, ее в страдальческом ужасе округлившиеся глаза с дрожащими зрачками, услышал скулящий писк, в который превратилась жалостливая мольба, и вспомнив ее другую, бойкую, задорную, веселую и немного дерзкую, но при том в душе очень мягкую, Синдзи мгновенно забыл о противном привкусе табака на языке и ощутил лишь тошнотный ком в горле. Его сердце замерло, будто обледенев.

— Ну чё, целка, давай, снимай тряпье, — запыхтел панк, вцепившись костлявыми пальцами в юбку девушки. — Ща твоя попка заработает.

— Не-ет!!! — из последних сил забилась Мана, зажмурившись и задергав ногами. — Не надо!!! Помогите, прошу, хоть кто-нибудь!

— Заебала, — резюмировал качок и одним резким движением впечатал свой массивный кулак ей в живот.

Девушка тут же согнулась пополам, выпучив глаза, хрипнув и захлебнувшись криком, схватила себя за живот и, на секунду замерев, будто к ее горлу что-то подступило, с болезненным стоном выплеснула содержимое желудка на землю.

Жирдяй загоготал с новой силой, а баскетболист, схватив Ману за шею, поднял ее над лужей рвоты и отбросил в сторону — прямо на бетонную плиту посреди двора, со своими опорами походившую на большой широкий стол. Девушка со сбитым дыханием уже больше не сопротивлялась, а только ворошила ногами и держалась за живот, хватая ртом воздух и слабо скуля сквозь плач. И тут качок с одной стороны плиты схватил ее руки, а панк вцепился в юбку и с силой рванул вниз.

— И р-р-раз! — Однако, похоже, дернул он чересчур сильно, так как ткань на плечиках униформы с громким треском разошлась по швам, и юбка порвалась надвое,