Десять десятилетий - Борис Ефимов

— Часто спрашивают: а будет ли все же Второй фронт в Европе? Да, будет, рано или поздно, но будет. И он будет не только потому, что он нужен нам, но и, прежде всего, потому, что он не менее нужен нашим союзникам, чем нам…

Это звучало достаточно ободряюще, оптимистично. Но я, «перепуганный интеллигентик», не мог отделаться от воспоминания о прогнозе, сделанном вождем на ноябрьском параде 1941 года на Красной площади. Ведь прошло уже с тех пор и «полгодика и годик», а Германия отнюдь не «лопнула под тяжестью своих преступлений». И что-то не было на это похоже…

Но прогнозы прогнозами. Они могут быть и точными и ошибочными, и удачными и неудачными. А очевидно и бесспорно было то, что в 1943 году в войне произошел перелом, и не в пользу Германии. Она была еще достаточно сильна и опасна, но уже можно было разглядеть зарницы грядущей победы. И люди начинали, пусть осторожно и несмело, подумывать о послевоенном восстановлении страны, ее хозяйства, культуры, жизни.

Я беру в руки листок той поры, который представляется мне особенно примечательным. Это — отпечатанное типографским способом обращение с эмблемой ЦДРИ, куда после слова «многоуважаемый» вписаны от руки мое имя и отчество. Далее сообщается о том, что ЦДРИ СССР «начал большую и очень важную работу» над тем, чтобы «в нем встречались люди, всей своей жизнью связанные с искусством». Немногословное это обращение заканчивалось подлинно проникновенным призывом:

«Война и подготовка к огромной работе восстановительного периода обязывают всех нас к настоящей большой дружбе. Вот почему мы уверены, что на это наше письмо Вы ответите согласием стать участником творческой жизни ЦДРИ».

На этом письме стояли собственноручные подписи А. В. Неждановой, А. В. Александрова, В. И. Мухиной, И. Я. Судакова, Н. С. Голованова — корифеев нашего искусства. Но приковывает внимание еще одна деталь — на обороте письма напечатано Положение о членстве в ЦДРИ, утвержденное советом ЦДРИ 16 июля 1943 года. Надо ли подчеркивать смысл этой даты? Надо ли напоминать, что 5 июля этого третьего года Великой Отечественной войны переходом к наступлению мощной группировки немецко-фашистских армий началась гигантская историческая битва на Курской дуге? Надо ли рассказывать, что к 11 июля бешеный натиск врага был остановлен, а 12–16 июля советские войска, сломив отчаянное сопротивление гитлеровцев, перешли в неудержимое контрнаступление, ставшее прелюдией к окончательному сокрушительному разгрому фашистской Германии?

Вдумаемся! Разве не поразительно и не символично, что именно в эти раскаленные июльские дни, под гром тысяч орудий и скрежет сталкивающихся танковых дивизий и корпусов, виднейшие деятели советского искусства глубоко верили, что уже не за горами победа, и задумывались о развитии культуры в стране после войны. И «музы» заговорили с новой силой и вдохновением, внося свой вклад в великое дело возрождения нашего государства, израненного вражеским нашествием.

Я с величайшей охотой откликнулся на призыв «стать участником творческой жизни ЦДРИ». И, собственно, именно с этого времени исчисляю свой переход из категории посетителей Дома в ряды его активистов.

Между прочим, размышляя о роли искусства в трудные и жестокие военные дни, я не могу не сказать о деятельности художника Бориса Пророкова. Ему не довелось принимать участие в Гражданской войне по той уважительной причине, что к ее окончанию он был девятилетним мальчиком. Но в Великую Отечественную войну он вошел уже взрослым человеком и известным художником. С первых дней войны добровольцем ушел в армию и провоевал все четыре года, как говорится, «от звонка до звонка», совмещая в себе бесстрашного солдата, активного политработника и неутомимого, наблюдательного фронтового художника. Пророков прошел через суровые боевые испытания в блокадном Ленинграде, на кораблях Балтфлота, на знаменитой «Малой земле» и, пожалуй, самые трудные — на полуострове Ханко (Гангут). Отрезанный от главных сил Красной армии, гарнизон Ханко в течение нескольких месяцев храбро отражал атаки фашистов, непрерывно бомбивших и обстреливавших полуостров. Защитники Ханко окопались в земле. Под землей находилась и редакция газеты «Красный Гангут», для которой Пророков рисовал портреты отличившихся бойцов и многочисленные, метко и беспощадно высмеивавшие врага карикатуры на гитлеровцев. Пророков — один из авторов саркастического «Письма барону Маннергейму», посланного защитниками Ханко в ответ на предложение капитулировать. Текст «Письма» и сопровождающие его рисунки Пророкова выдержаны в стиле знаменитого послания запорожцев турецкому султану. Но вскоре пришел день, когда наше командование приняло решение оставить полуостров Ханко и эвакуировать его героических защитников. Уход с Ханко происходил в труднейших условиях, под непрерывным вражеским огнем с воздуха и с моря. Корабль, на котором находился Пророков, наскочил на мину, начал тонуть, и многих охватила растерянность, грозившая перейти в панику. Пророков был в числе тех, кто сохранил самообладание и присутствие духа, он помогал эвакуировать раненых и установить порядок. Сам он одним из последних спрыгнул на подошедший тральщик.

А после Ханко были для него другие фронты, новые бои, новая опасная работа фронтового художника. В последний год войны он перенес подряд две тяжелые контузии, результатом которых стала неизлечимая, мучительная головная боль с приступами конвульсий, терзавшая его до конца жизни. Без малого тридцать лет, мужественно превозмогая коварный, злой недуг, Пророков продолжает работать как художник, оставив после себя произведения высокого художественного, гражданского и нравственного значения.

Свою творческую биографию Борис Пророков начинал как одаренный и остроумный карикатурист. Несколько лет он постоянно печатается в «Комсомольской правде», а с 1938 года приходит в «Крокодил». Там я с ним и познакомился лично, и между нами установились добрые, дружеские отношения. Талантливый художник, он импонировал людям своим спокойным уравновешенным характером, чувством собственного достоинства, непоказной твердой принципиальностью. Пророков продолжает работать в жанре карикатуры, но диапазон его творчества растет из года в год. Художника начинает привлекать более серьезная тематика, более сложные художественные задачи. Он отходит от газетной и журнальной карикатуры и решительно становится на путь создания станковых, плакатно-символических монументальных образов, поднимаясь в них до художественных обобщений огромной силы. Роковая болезнь мешает его общению с людьми, но выходящие из его мастерской плакаты, картины, станковые серии, пронизанные подлинной публицистической страстью, раздумьями, сарказмом, трагизмом, завоевывают ему всенародную славу, приносят почетные звания и правительственные награды. Вместе с тем, из своего нелегкого затворничества Пророков внимательно следит за всем, что происходит в окружающем мире. Вот убедительный пример. После моего доклада на очередном пленуме Союза художников, где-то году в 60-м, я получаю от Пророкова следующее письмо.

«Дорогой Борис Ефимович!

Обращаюсь к Вам, как к докладчику. Некоторые положения доклада вынуждают меня сделать это.

Упрек, брошенный Сойфертису в том, что ему якобы неинтересно рисовать международные темы, несправедлив, а лично мне кажется оскорбительным. Кстати о Сойфертисе. Это — художник, который с большим интересом и искренностью работает в области международной карикатуры. Наперекор существующему шаблону, он пытается привнести в рисунок дыхание жизни, непосредственность наблюдений. Огромное количество труда отдает он на поиски нового реального типажа. Казалось, такие начинания нужно приветствовать и поддерживать, а не отгонять талантливого художника от жанра, в котором он так успешно трудится.