Год Огненной Змеи - Цыден-Жап Жимбиев

глаза словно излучают доброту.

— Мэндэ амар! — весело приветствует он входящего в. мастерские бригадира Цынгуева. — Какой приятный человек пришел! Давно мы с тобой не видались.

— Мэндэ, тала[21] Сергей!

Лицо у Шойдока Цынгуевича озабоченное. А может, это только кажется, может, он всего лишь боится запачкать свое новое пальто с каракулевым воротником.

— Нас на соревнование вызывать не собираешься? — так же весело спрашивает его Сергей Петрович.

— Нет… — хмуро отвечает бригадир, подтверждая тем самым, что дело вовсе не в его новом пальто. — Мы своим соревнованием по горло сыты. Пришел вот посмотреть, чем вы тут занимаетесь.

Кузнецов широко улыбается.

— Я тебя не узнаю, Шойдок! С каких это пор ты стал нашими делами интересоваться?

— Жизнь заставляет, — нехотя отвечает Цынгуев.

Заведующий мастерскими осторожно, чтобы не испачкать пальто Цынгуеву, берет его под локоть, ведет за собой.

— Ну, рассказывай новости южных степей.

Они неторопливо идут по грохочущему станками цеху, и Шойдок Цынгуевич, морщаясь от непривычного шума, почти кричит:

— Так вот и живем. Должно быть, все новости нашей бригады тебе известны. Ведь ваша «летучка» взяла шефство над нами.

— Ты наших шефов встречаешь чаще, чем я, — смеется Кузнецов. — Я Розу только вечерами вижу, да и то не каждый день. А Булата разве когда в цехе перехвачу, поздороваюсь…

— С ними надо бы покрепче поговорить.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Сергей Петрович.

— Ты, конечно, будешь их защищать. Все-таки дочь… Но я Розу и не обвиняю. Она девушка. Как ее натравят, так и делает. А вот твой хваленый Булат Сыденов, как говорится, из всех рамок вышел. Взять с любой стороны — ничего хорошего. Пришла пора подвинтить все гайки.

Кузнецов остановил его.

— Погоди. Зачем ругать человека за глаза? Булат должен быть где-то здесь. Давай поищем.

И действительно, механик оказался неподалеку, под навесом подле мастерской, у старого, когда-то выкрашенного в красный цвет, но облупившегося и основательно проржавленного локомобиля. Он с увлечением разглядывал что-то в старой машине и удивленно посмотрел на подошедшее начальство.

— Здравствуйте!

— Что делаешь? — спросил Кузнецов.

— Да вот… Хочу приспособить. Его уже списали. Чем на утиль сдавать, может, нам отдадите?

— Зачем?

— Его можно починить. Сколько в нем лошадиных сил?

— Семьдесят, кажется. А где ты его хочешь приспособить?

— Почему бы его не установить на одной из ферм? И отопление для домов, и горячая вода, и корма готовить…

Цынгуев сердито ввязался в разговор:

— Опять никому не нужное дело! И думать брось, чтобы тащить его в мою бригаду. Сколько уже поломали всего? Портите машины, и больше ничего. Возились, возились с комбайном, хвастались: новое приспособление придумали! Где оно, ваше приспособление?

Булат ничуть не удивился — не раз такое слышал, сдержанно ответил:

— Во-первых, мы ни перед кем не хвастались. Хотели сделать как лучше. Во-вторых, делаем все мы на старых машинах. А в-третьих, занимаемся в свободное время.

— Во-первых, во-вторых, в-третьих! Ишь, как красиво говоришь! Привык кормить людей пустыми словами. И Беликтуеву голову замутил. Был парень как парень, а теперь под твою дудку пляшет.

— Дугаржаб становится очень хорошим механизатором.

— Мне лучше знать, какой из него механизатор! Он совсем перестал по-настоящему работать. И нечего тебе его защищать. Лучше подумай, как самому защититься.

Бригадир недобро усмехнулся.

— Това-арищи! — пожал плечами Сергей Петрович. — Что-то я ничего не понимаю из вашего разговора.

Булат прислонился к локомобилю, глухо произнес:

— Хотите обвинить меня, что мама в дацан ездила, да?

— Что значит — ездила? Ты ее сам туда возил!

— Возил!.. — горько усмехнулся Булат и махнул рукой.

— Вы в самом деле возили Бальжиму-абгай? — нахмурился Кузнецов.

— До фермы довезли. Я никак не думал, что она в дацан поедет. Я бы ни за что не пустил.

Цынгуев ехидно прищурился.

— Заливай, сколько хочешь. Все равно придется ответ держать. Почему в Совет не идешь? Боишься?

— Я был там.

— Значит, Гурдармаев неправду говорит. Он тебя ждет как депутата. Я только от него.

— Хорошо. Я сейчас же снова пойду к нему.

Сергей Петрович с сожалением посмотрел вслед Булату, почти бегом поспешившему с территории мастерских.

— Может, тетя Бальжима и ездила в дацан… Но Булат тут ни при чем. Роза мне бы рассказала.

— Ха!.. Он мог скрыть от Розы.

— Как это скрыть? Они все время вместе ездят.

Цынгуев не собирался сдаваться.

— Тогда уговорил, чтобы тебе не сказала.

— Не верю. У нас с Розой секретов нет. А я вот что еще думаю. Допустим, что ты прав. Ездили. Утаили от меня. Может, Булат больную мать пожалел, хотел успокоить ее. В таком случае, конечно, он виноват. Не следовало так поступать. Но слишком ругать его за это ни к чему.

— Шутишь?

— Нисколько.

Им не удалось закончить спор. К ним подошла Балмацу, гордо выпятив сильно округлившийся живот. Одежда на ней уже не по фигуре — в боках расставлена, пуговицы перешиты. На лице Балмацу коричневые пятна, но они сделали его даже красивее, а глаза так и светятся, и голос стал мягче, звонче.

— Сайн байна! — здоровается она. — Как хорошо, что я вас застала. У меня дело к вам.

Цынгуев, недовольный, что прервали, сердито спрашивает:

— Куда опять собралась? Снова своего жэбжэна искать. Поздно теперь.

Пытаясь сгладить неловкость от издевательских слов бригадира, Сергей Петрович тоже задает вопрос:

— Дондок не вернулся?

— Нашу судьбу с Дондоком ничем не склеишь, не залатаешь, не припаяешь, — отвечает ему Балмацу, оставив без внимания слова Цынгуева. — А машин, чтоб такие поломки чинить, еще нету.

— Давно я тебя не видел, Балмацу. Смотри-ка какая ты стала! Скоро, значит, в нашей бригаде одним кабаненком больше будет, — добродушно посмеивается Кузнецов.

— Не знаю, кабаненок или кто полукится, — тоже смеется Балмацу.

— У тебя полукится… — Шойдок недоволен. — С мужем разошлась, а у самой в подоле ветер. С чего растолстел а-то?

— Шойдо-ок! — тянет его Сергей Петрович.

— Мне бы к доктору съездить, — обращается к Кузнецову Балмацу.

— Вот-вот, к доктору понадобилось! — Цынгуев даже плюнул от возмущения. — Только бы не работать.

Чабанка прижимает руки к большому животу.

— Не знаю, что и случилось…

— А ты показывалась врачу? — обеспокоенно спрашивает Кузнецов.

— У нашей Дуси была.

— А если была, то нечего выдумывать. Возвращайся в бригаду, — не унимается Шойдок.

— Дуся велела в аймак съездить.

— Значит, на несколько дней хочешь улизнуть?

Балмацу очень сердита на бригадира, но старается сдержаться.

— Лида-багши тоже сказала, чтобы я к доктору поехала.

— А ей какого черта надо? Она что — акушерка? Пока что я ваш бригадир! — выходит из себя Цынгуев.

— Пока что — бригадир, — соглашается Балмацу. — Только у вас я спрашивать не буду, когда мне рожать.

Кузнецов