Король казино - Фридрих Незнанский

Турецкий засел в кабинете, выпил пару литров креп­чайшего кофе, выкурил две пачки сигарет, измате- рился и про себя, и вслух вдрызг. На его столе лежали девять томов следственного дела. Тут были протоколы допросов свидетелей, подозреваемых, обвиняемых, акты экспертиз и так далее. Турецкий все считал в деле важным, одно цеплялось за другое, создавая единую картину десятков преступлений, и казалось, если не учесть того или иного даже незначительного события, рушилось все следственное здание. И все это следует изложить кратко и всего за два дня.

Взъерошенным и злым застала его вошедшая в ка­бинет Лиля Федотова.

Не любитель я этих спецсообщений! — сказал Александр, указывая Лиле на свой девятитомный труд.

Для кого готовишь-то?

А ты не слыхала?

Знаю, куда-то наверх, а кому конкретно, не слы­шала.

Премьеру, а тот, возможно, и самому Хозяину доложит!

За что прежде всего трясется человек, когда ста­новится жарко?

За свою шкуру, естественно!

А большой человек?

Тем более!

За интересы государства, шеф! Чему вас учили, господин Турецкий?

Правильно. Если большой человек, то, разумеет­ся, ратует за интересы государства! — улыбнулся Ту­рецкий.

А если интересы государства попраны тоже не­малым человеком, которого рекомендовал большой че­ловек и проталкивали генералы и полковники, ныне арестованные, что должен делать большой?

Исправить допущенную ошибку.

Правильно. Тот не ошибается, кто ничего не де­лает...

Хотели как лучше, а получилось, как всегда?

Турецкий и Лиля посмотрели друг на друга и гром­ко расхохотались.

И он еще смеется! — сказала Федотова.

Не смеюсь, а плачу, — нахмурился Турецкий.

Саня, давай, я помогу тебе. Ты пиши, а я тут же внесу твое спецсообщение в компьютер.

К вечеру спецсообщение было готово.

Вот что значит соавторство, — улыбнулся Турец­кий, — уложились в двенадцать страниц. И фабула отлично изложена. И доказательства в стройную сис­тему уложили. Спасибо, помощник!

И Турецкий от полноты чувств вдруг крепко обнял женщину и поцеловал в губы.

Ты что делаешь, Турецкий? Дурачок... Бабник... Дверь-то хоть закрой...

В ожидании Ларисы Саргачев нервно расхаживал по комнате. В последнее время Лариса Ивановна много пила, с вина она перешла на более крепкий напиток, француз­ский коньяк, но Саргачев подозревал ее в худшем, в упот­реблении наркотиков. Симптомы, хорошо ему известные по Афгану, были налицо. Расширенные зрачки, ненор­мальное оживление, разговорчивость, смех без видимой причины, а утром вялость, собачья тоска в глазах. Боль­шой, невыносимой ломки пока не было, но и она, похо­же, не за горами. Следов от уколов на руках Саргачев не видел, вероятно, Лариса применяла «царскую смесь», чи­сто российское изобретение, когда в равных долях сме­шиваются кокаин с героином и смесь высыпается в рот.

Саргачев не имел привычки рыться в вещах своей жены, но в этот вечер, машинально зайдя в кабинет Ларисы, он открыл ящик письменного стола, и подо­зрение подтвердилось. В ящике лежали пакетики и с героином, и с кокаином, и было их немало. Саргачев, потирая ладонями лицо, покинул кабинет, вошел в сто­ловую, налил полный бокал коньяку и выпил.

Иногда Саргачев жалел, что не свел счеты с жизнью тогда, придя домой после встречи с бывшими своими друзьями, бывшими своими подчиненными, для кото­рых его слово являлось законом, братьями по оружию, «русскими волками». Остановила его от последнего шага тогда Лариса, сообщив о смерти матери. А с другой сто­роны, как бы жила она, ведь, по сути дела, единствен­ным верным человеком остался для нее он, Валерий Сте­панович Саргачев. И она понимает, чувствует это.

Валерий подошел к окну. На воле, вдоль песчаной дорожки, мерцали желтоватые фонари. Было пустын­но, дул ветер. Сквозь ветви деревьев блеснули фары и потухли, оставив лишь тусклый свет подфарников. Приехала. А вот и сама идет по дорожке, зашла в подъезд особняка.

Лариса Ивановна как-то странно глянула на Вале­рия, прошла в гостиную и села в кресло. Она сидела, уронив руки в подол строгого костюма, сидела долго, молчала, потом, словно очнувшись, налила немного ко­ньяку, выпила, остановила взгляд на Саргачеве.

Их всех ожидает расстрел!

Саргачев промолчал.

Ты слышишь? Их наверняка расстреляют! — громким шепотом повторила Лариса.

Всех? Откуда ты знаешь?

Всех, чином не ниже подполковника. А знаю это от своего друга, первого вице-премьера.

Сколько человек?

Двадцать девять.

Саргачев с сомнением покачал головой.

Ты беседовала с премьером?

Он меня не принял.

Значит, ты беседовала только с первым вице-пре­мьером?

Все они, как он выразился, блатные, «шестер­ки». И решение об их участи принято на самом верху!

Почти полночь, — глянул на часы Саргачев. — Где ты пропадала?

Я была на кладбище. У папы с мамой...

Саргачев вгляделся в ее глаза и понял, что она при­няла наркотики, причем доза была порядочная.

И ты все время просидела у могил?

Нет. Я еще ездила на отцовскую дачу. Там хорошо.

Лариса вновь потянулась к бутылке.

Тебе нельзя пить, Лара.

Она поднялась и направилась в кабинет.

Не ходи, Лариса!

Ты знаешь?

Я обо всем догадался давным-давно.

В таком случае...

Лариса не договорила, снова села в кресло, вытащи­ла из кармана два пакетика, тут же смешала, высыпа­ла в рот и запила коньяком.

В таком случае, — повторила она — уходи, Сар­гачев. Я хочу побыть одна.

Я не могу тебя оставить.

Ты добрый. Я знаю. У тебя была славная идея: поставить меня на путь истинный. Но не получилось.

Прошу тебя, ложись в постель.

Надоел ты мне, Валерий Степанович, — вдруг очень спокойно и равнодушно сказала Лариса Ивановна.

Саргачев ничего не ответил, закурил, несколько раз глубоко затянулся.

С некоторых пор ты перестал быть «русским вол­ком» и оказался обыкновенным русским бараном.

И снова промолчал полковник, лишь отхлынула от лица кровь и мелко задрожали руки.

Что еще сказать, чтобы ты ушел... Я тебя никог­да не любила и не люблю. Я любила когда-то Павлова. И если бы могла, ушла бы, нет, умчалась к нему. Мы были одного поля ягоды...

Саргачев встал и быстро вышел.

Он почти доехал до своего дома на Кутузовском, но вдруг, круто развернув машину, помчал назад.