Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом - Наталья Павлищева

Ярослав смотрел на младшую сестру и не испытывал к ней никаких теплых чувств. Княгиня назвала дочь именем своей матери — Феофано. Большей нелепицы для тех, кто когда-либо видел византийскую красавицу-императрицу или хотя бы слышал о ней, не могло быть. Ребенку можно дать имя очень красивой бабушки, но вот будет ли она сама привлекательна, кто знает? Предслава похожа на Рогнеду, Ярослав на деда Рогволода, Святополк на своего отца Ярополка, а дети Анны повторили свою мать. И сыновья Станислав, Позвизд, Судислав, и дочь Феофано также серы и бесцветны. Блеклые, точно выцветшие волосы, такие же ресницы, глаза, кожа…

Остромир с легким укором покосился на Ярослава, — мол, ты же твердил, что сестра красавица, — но вслух ничего говорить не стал. Князь развел руками:

— Я сватал тебе Предславу.

— А эта? — шепотом поинтересовался у него боярин.

Ярослав с досадой махнул рукой:

— Это Феофано, дочь Анны!

И столько презрения к некрасивой мачехе и некрасивой сестре звучало в его словах, что серые щеки девушки вмиг стали пунцовыми, а на глаза навернулись слезы. Но и это не смягчило князя. Прошипев: «Ненавижу!», он быстро, почти не хромая, удалился. Остромиру стало жаль девушку, из глаз которой сами собой брызнули слезы. Невеста годилась боярину в дочери, но брать такую за сына Вышату он не стал бы. Все же подошел, жалея, погладил пепельные волосы. Феофано разрыдалась окончательно. Остромир неумело уговаривал девушку:

— Ну, ну, успокойся… Не за князя же идешь, за меня… Успокойся…

Он нашел Ярослава на берегу. По тому, как князь смотрел на вяло текущую воду Волхова, как до сих пор не разжались его кулаки, понял, что Ярослав разгневался не на шутку. Остромир решил посмеяться:

— Князь, что ты? Ну, перепутали невесту, невелика беда.

Князь обернулся. Его глаза горели бешенством, губы дрожали:

— Перепутали?! Нет, он не перепутал! Я Предславу сватал, понимаешь, Предславу!

— Да угомонись ты, — даже растерялся боярин. — Я согласен взять Феофано, согласен. Девушка не виновата, что некрасива, с лица воды не пить…

Ярослав снова резко отвернулся к Волхову, глаза сузились.

— Не в ней дело! Пусть себе. Да только я свою сестру сюда хотел, понимаешь? А теперь он Предславу куда? Подальше от Киева и Новгорода, к печенегам куда-нибудь?

Остромир даже испугался такой мысли:

— Ты что говоришь, князь? Она же христианка, какие печенеги?!

Ярослав обреченно махнул рукой, устало вздохнул:

— Ну, значит, совсем в девках останется. Будет в Киеве держать, чтоб я туда душой рвался, а поделать ничего не мог!

Только тут Остромир понял, почему так бесится Ярослав. Он хотел привезти в Новгород единственного дорогого в Киеве человека — сестру Предславу, устроив заодно и ее жизнь. Отец решил по-другому: отправил вместо нее младшую дочь, лишив Ярослава надежды даже видеть любимую сестру. Ярослав такого не простит, или Остромир плохо знает новгородского князя.

— Ярослав, у меня подрастает сын Вышата. На следующий год за него сосватаем.

— Не отдаст! — отрезал князь. Остромир вздохнул, правильно… Он заметил, что Ярослав не зовет князя Владимира ни по имени, ни просто отцом, ни даже князем, просто говорит «он». Ой-ой, не было бы лихо…

— А Предслава и правда красавица…, — вдруг почти мечтательно произнес князь. — Ты Рогнеду видел?

Остромир кивнул:

— Только в монастыре. Но все равно хороша.

— Предслава в нее. Только губы отцовские.

Вспомнив яркие, чувственные губы князя Владимира, боярин покачал головой — да уж, дочери досталось все лучшее от ее родителей. Чего бы ни взять и Феофано от князя хоть чуть?

* * *

С печенегами ни войны, ни мира. Одно слово — степняки, с одним договоришься, другой налезает, этого усмиришь, третий тут как тут… И разбить невозможно, не станешь же, бросив Киев, гоняться за каждым по степи. Пока он будет воевать с набежниками в одном месте, другие Русь порушат в другом. Князь никогда не забудет сидения вместе с бабкой княгиней Ольгой и братьями Ярополком и Олегом за киевскими стенами, когда печенеги осадили город, пока князь Святослав не примчался выручать своих родных. Это было и страшно и обидно. Еще тогда ломали голову, что делать, чтобы защититься от таких набегов. Русичей издревле степняки мучили, ведь Змиевы валы в глубокой древности копаны. Только валы не защита, потому как давно осыпались и пройти их нетрудно.

Что тогда защита? Анна отвечала:

— Молитва, вознесенная к Богу от души.

Князь верил и не верил. Разве не от души молили о помощи жители тех весей, какие заживо сжигали, или те, чьи родные угнаны в неволю? Разве не от души молил о помощи сам князь? Нет, не до русичей Богу видно… Самим защищаться надо. Не с одной молитвой против набежников вставать, а с мечом да за хорошей стеной. И чтоб не дни пути от града до града, а один у другого на виду, чтоб костер, зажженный на одной стене, увидели на другой, чтоб не вестники несли сообщение о нападении Степи, а вот такие костры.

Эта мысль пришла князю Владимиру еще тогда, в северских землях, когда стоял перед сожженной и вырезанной весью, клянясь поставить щит для земель русских.

Когда силу набрал, принялся обновлять Змиевы валы, ставить грады по всей границе со Степью, населять их воями со всей Руси. Теперь уже не одни поляне да северяне от печенегов городились, но и новгородцы, и древляне, и радимичи, и вятичи, и даже дальние новгородцы, весь, чудь… Крепости вырастали на славу, таким любой позавидует. Ставили их по Трубежу и Стугне, по Остру и Суле… Располагали так, чтобы со стены одной был виден огонь, разведенный на другой. Сигнальные костры быстрее всяких гонцов сообщали о приближении степняков. В Киеве по дыму над Витичевской башне понимали, что печенеги переходят витичевский брод. Конечно, не всегда спасали и такие крепости, им самим иногда приходилось туго. Князь едва не погиб под Василевом, смог спрятаться под мостом, когда дружина была посечена, тем и спасся. А Белгород, выдерживавший долгую осаду печенегов, когда Владимир с дружиной ушел в Новгород, перехитрил печенегов, заставив их уйти прочь. Белгородцы наварили из остатков зерна кисель и слили его в колодец. Позвав к себе печенежских послов, показали им якобы чудесный колодец, который сам дает людям пропитание, таких не взять измором. Печенеги поверили, что у русичей в колодцах кисель и сыто, снялись и ушли, чего же сидеть зря? Но степняки все равно налезали на русские города, жгли, уводили людей в полон. И мольбы мало помогали против печенежских мечей.

Князь запретил покупать у степняков лошадей, это сильно разозлило печенежских князей, ведь они растили коней во многом для торговли с русичами. Хотя все чаще правый и левый берега Днепра вели себя по-разному, правобережные печенеги готовы жить мирно, но все равно приходилось ночами стоять в дозорах на стенах крепостей по границе Руси и Степи. И казалось, что так будет продолжаться вечно, всегда враждовала Степь с Русью, всегда и будет враждовать.