Лента Мёбиуса, или Ничего кроме правды. Устный дневник женщины без претензий - Светлана Васильевна Петрова

навалом. Как временное пристанище, а кому и постоянное, вполне сгодятся.

Практически, Ира с семьёй – беженцы. Деньги за кишинёвскую квартиру охраняют, как зеницу ока, даже если не хватает на еду. Пытаются купить скромное жильё, но цены несопоставимы, вот и ждут, когда подвернётся что-то подешевле. Перспективы туманны, но женщины привыкли висеть между небом и землёй, надеясь на чудо, которое не спешит. Бывший дочкин ухажер, выпивоха и ловкач, где-то неплохо устроился и зовёт Аню обратно, но та возвращаться к старому не хочет, работает продавщицей, на её скудную зарплату все и живут. Это громко сказано – еле сводят концы с концами. Мальчика кормят кашами, Ира покупает себе на день полбуханки ржаного и мажет маргарином, ужинают вермишелью с кубиком куриного эрзаца для запаха.

У ребёнка астма, ему нужно море. А ещё соблазняет близость границы с Абхазией, которую проще пересекать. Аня ночует в подсобке магазина, оформив вторую должность – сторожа, Ира с внуком снимают терраску у одинокой старухи без регистрации, чтобы хозяйке не платить налог. Если застукают, Ире грозит депортация, и Нина за неё хлопочет. Сама много лет ютилась в бараке, по всероссийскому плану переселения из ветхого жилья получила однокомнатку в блочной хрущёвке на первом этаже, маленькую и тёмную, с четырёхметровой кухней. Но это Сочи, не Крыжополь, и на том спасибо, тем более даром. Слова «даром» и «бесплатно», кажется, скоро исчезнут из русского языка. Нина летом сдаёт квартиру курортникам за приличные деньги, а Иру задумала пристроить у меня на халяву. Я не сразу догадываюсь. Действует, словно разбойница, однако в моих слепнущих глазах Нина выглядит сердобольной. Неужели я хуже? Даю согласие фиктивно на полгода прописать Иру по своему адресу. Разумеется, только прописать, а не жить.

На другой день сладкая парочка стоит на пороге с чемоданами:

– Хозяйка повысила плату, а денег нет. Ниночка готова поселить нас в своей комнате. Мы будем жить тихо-тихо, ухаживать за вами.

Рассуждает так, словно это не моя квартира.

– Вообще-то у меня есть сиделка.

Ира плачет:

– Извините.

Отвечаю сдержанно:

– Я вам не судья.

– Нам просто некуда деваться! – говорит женщина в отчаянии. – Только на неделю.

– Ужасно! – вторит Нина, похоже, искренне сочувствуя.

А я-то думала, кроме сына она никого не любит, даже шофёру-молдаванину, давнему сожителю, лишь морочит голову. Он время от времени приезжает на своей фуре и пару дней отдыхает в Сочи, спит в машине. Как-то осенью Нина прибежала со свидания вся мокрая, замёрзшая – ливень стеной. Я дала зонтик:

– Веди мужика, выпейте горячего чаю, а то заболеешь, мне это некстати.

Он пришёл. Бугай бугаём, но такой несчастный, в грошовой, видавшей виды куртке. Я велела Нине отвести его в душ, а ужин подать в большую комнату, и сама прикатила к столу. Мне интересны новые люди – о прежних я уже всё знаю. Шофёр быстро вымылся, разгладил ладонями короткие чёрные волосы и аккуратно сел в торце, словно боясь нечаянно что-нибудь сломать или раздавить.

Вкусно запахло жареными перцами и баклажанами, бараньими котлетами. Нина знает, что мне этого нельзя, но иногда я делаю исключение из правил, и она решила – сейчас именно такой случай. Пока еда готовится, шофёр, поощряемый моими улыбками, вдруг разрешается словами, видно, устал молчать за длинную дорогу.

– Я вкалываю, извините, как папа Карло. А что имею? Родительская хибара в пригороде Кишинёва, вполне развалюха, ремонтировать некогда и бесполезно. Дочь первоклассница от умершей жены, Нинин сын, ему на тот год в армию, у нас же и ютится. За домик и садик надо платить немалый налог, в школе свои поборы, свет, вода, бензин дорожают, мне фирма постоянно зарплату задерживает. Спасибо, Нина деньги присылает. Я – мужик, мне стыдно. А скажите, могу я накопить на квартиру несколько миллионов? Никогда, хоть умри за рулём. Ну, и какая радость от такой жизни? Ещё молодой, а уже радикулит замучил, и Нинка грозится бросить.

Молдаванин помолчал и выдавил, стесняясь:

– Люблю я её. Вы уж ей мозги вправьте: куда она без меня?

Для Нины вопрос стоял по-другому: если любит, должен заботиться, иначе, зачем он?

Вот так всегда – чаще всего люди страдают от дефицита любви, а Ира с внуком Севой лишь от отсутствия крыши. С этим справиться проще, и я говорю:

– Ладно. Живите.

И они живут. Неделю, две, месяц. Смиряюсь. Нельзя на человека жалеть ни одеяла, ни ласки, сказал нелюбимый мною поэт. Но, как показывает практика, всякие обобщения фальшивы.

Видя моё недовольство, Нина говорит:

– Думала, вам веселее будет. А то – всё одна да одна. Спятить можно. Я необразованная, а с нею хоть поговорите.

Чтобы чувствовать себя полезной, пока внук спит днём или играет во дворе с другими ребятами, Ира мне читает, читает хорошо, но всё время отвлекается, любит посудачить. Вчера сказала:

– По вашим разговорам, по книжным предпочтениям выходит, вы не всегда чувствовали себя счастливой.

Ой, как Ире не хочется, что бы мне было лучше, чем ей. Отвечаю:

– Ну, это не открытие. Это нормально. Совершенно счастливы только очень глупые или посвятившие себя Богу.

Сегодня Ира, едва начав мне читать, заложила страницу пальцем и принялась обсуждать Нину, совсем не такую сердечную, как ей поначалу казалось.

– Всем недовольна, все время настроена на спор, словно я сделала ей что-то плохое. И выговаривает Севе, хотя не имеет права, это же мой ребёнок. Вы только ей не говорите, – спохватывается чтица. – Мы люди зависимые.

Она смотрит на меня, ожидая опровержения. Но я отвечаю двусмысленно:

– Разумеется.

Подвижный, активный Сева, бабушку тоже выводит из себя. Она сравнивает: дочь росла послушной и только теперь стала дерзкой и самостоятельной. Это тоже нескончаемая тема для обсуждений.

Вдруг Ира вспоминает:

– Читать дальше?

Роман Милана Кундеры «Бессмертие» хорош иронией и лёгкой философией, к нему собственно сходятся все остальные его произведения, но я устала от болтовни Иры и благоразумно отказываюсь. За труд плачу немного, для виду. Подработке она страшно рада, но обедать со мной без внука не хочет, а внука я не зову, меня раздражает шум за столом. Он и без того постоянно суётся в лоджию и задаёт вопросы. Ира его отлавливает, кричат, чтобы сидел спокойно, случается и подзатыльник отвешивает. Но это же ребёнок, ему нужно двигаться и он любопытный. Увидев на экране моего телевизора современный блокбастер о Сталинградской битве, останавливается в беге. С открытым ртом смотрит, как горят танки. Я всегда разговариваю с детьми, как со взрослыми:

– Неплохо сняты батальные сцены, правда?

– Батальные – это что, войнушка? –