Публикации на портале Rara Avis 2015-2017 - Владимир Сергеевич Березин

у поступавших туда всегда были разные: если не брать безумцев, считавших, что их могут научить, как писать гениальные стихи, в Литературный институт можно поступить ради общежития и прописки или ради того, чтобы получить отсрочку от армии. В самой его конструкции было искушение — человеку, фактически, выдавался сертификат, которым он мог по-разному воспользоваться. К примеру, я видел там студентов, что были по национальным квотам присланы из южных республик, и все годы обучения сидели на подоконнике общежития, чтобы бросить проходящей блондинке: «Э, слушай, пойдём ко мне, да? Ну, передумаешь, так я здесь». Они поступали с какими-то не ими написанными работами, защищались с ними же, а потом уезжали работать заместителями по культуре (сперва райкомов и обкомов, а потом каких-то республиканских структур). Но и совершенно посконные и домотканные молодые люди могли, получив этот сертификат, спокойно спиваться в Вологде или Архангельске, особенно вступив в Союз писателей, потому что этот сертификат прежде гарантировал должность.

Я, слава Богу, перед этим ещё закончил физический факультет МГУ и пошёл в Литературный институт, чтобы получить филологические навыки — в те непростые времена, голодные преподаватели с истфака и филфака потянулись туда на заработки. Там я застал несколько лет странного крена в преподавании — тогдашний ректор решил, что студентам нужно давать филологическое образование (и вызвал, надо сказать, массу возмущения: «Мы поэты, у нас тонкая натура, как нас можно отчислять за сданную на двойки сессию»?). Я принципиально учился на одни пятёрки, потому что шёл именно за филологической фактурой, несмотря на то, что был чемпионом по прогулам — меня даже не вывешивали на позорной доске в общем списке прогульщиков, потому что мои цифры были разительными, даже по сравнению с честными алкоголиками. Официальной формой творческого занятия там был семинар непосредственного руководителя — туда приносили написанное, и раз в неделю, в течение трёх часов, обсуждали. Сперва по кругу высказывались все пришедшие студенты (половина из которых, разумеется, не читала обсуждаемого текста), затем слово брал руководитель семинара. Они были разные — от вменяемых до безумцев. Я вынес из творческих семинаров за пять лет три важные фразы (полагаю, что другие вынесли меньше). Но и это было много.

Сейчас, говоря про Литературный институт, чаще вспоминают фразу Бродского, который, хваля Ахмадулину, мимоходом бросил: «Она быстро созревала и совершенно без вреда для себя прошла через Литинститут имени Горького, превращающий соловьев в попугаев»[200].

По мне, Литературный институт помогал тем, кто заранее был несколько шире самого понятия «Я в писатели хочу, пусть меня научат» — к примеру, Константину Симонову. Довольно много крепких писателей прошли через вечернее отделение (Высшие Литературные курсы) — в основном потому, что нельзя было получать второе дневное образование, а платное было ещё не в ходу.

Итак, само по себе обучение никогда не бывает порочным.

Дурным оно становится в тот момент, когда его качество не отвечает заявленным обещаниям, или в тот момент, когда учитель литературного мастерства начинает играть с учеником в игру «ты мне деньги, я тебе мечты». Всякий преподаватель сталкивается с желанием удержать учеников (это ведь его хлеб) и не превратиться в бессмысленного клоуна-выжигу (это уничтожает душу).

Игра эта описана Эриком Берном — он рассказывает про то, как социальные работники (к примеру) работают с безработными. Одна женщина должна была помогать им в поиске работы, и за эти услуги её учреждение получало государственную субсидию. Она обнаружила, что никакого рвения безработные не выказывают, но все удовлетворены — и учреждение с субсидией, и безработные с пособием, а за неудобные разговоры эта сотрудница получила выговор. Несмотря на это, женщина заявила своим подопечным, что если они не найдут работу, то им не будет и пособия. И некоторые сразу же нашли работу, но женщина получила уже более суровый выговор с предупреждением об увольнении.

То есть, пишет Берн: «Если, вопреки соглашению, клиенту становится лучше, то учреждение теряет клиента, а клиент — доходы от благотворительности, так что обе стороны чувствуют себя наказанными. Если сотрудник вроде мисс Блэк, нарушая соглашение, заставляет клиента действительно найти работу, то учреждение наказывается жалобами клиента, которые могут привлечь внимание начальства, клиент же и в этом случае лишается доходов от благотворительности»[201].

В обучении литературному мастерству таится такая же опасность — потому что в нём нет стандартов и часто не определены мотивы участников. Ученик испытывает некоторое удовлетворение от того, что научился согласовывать части сложноподчинённого предложения, и может в кругу друзей называть себя дипломированным писателем. Учитель удовлетворён оплатой.

Меж тем, есть много хороших людей, которые, как мне говорили, избежали этой опасности, продвигая литературные навыки в массы.

Не могу сказать, что если бы меня позвали учить литературному мастерству, я бы устоял. Но я бы сконцентрировался на том, чтобы потребовать от учеников понимания, зачем им нужен этот навык, хоть подобное и прореживает группу, подкашивая коммерцию.

И, наконец, я считаю, что можно научить практическому навыку связного изложения собственных мыслей, дать опыт редактирования собственного текста.

Ну и, безусловно, можно научить тому, чтобы не попасть в кабалу хитрого авторского договора заказа и прочих юридических несчастий.

Но есть идея гораздо лучше — определённо можно научить человека, как написать записки о своей жизни, интересные его детям и внукам. И, при определённом везении, — кому-то ещё.

09.01.2017

​Чего же ты хочешь? (о главном вопросе писателя)

В русской культуре есть несколько главных вопросов — не «проклятых» вопросов, а «главных», и среди «Кто виноват?» и «Что делать?» есть самый важный — это вопрос «Зачем?». Иногда этот вопрос трактуют как ленивое нежелание что-то делать, но такая трактовка неверна. Смысл как раз в том, чтобы понимать, зачем ты что-то делаешь, зачем ищешь виноватого, и, наконец, если ты захотел сочинять и записывать результаты своих выдумок на бумаге — зачем ты это делаешь?

Так получилось, что мне часто задают вопросы о литературной деятельности разные люди. Это честные хорошие люди (по крайней мере, мне неизвестно о них иного), которые спрашивают меня, как напечатать книгу. Иногда меня просят порекомендовать литературного агента или спрашивают, куда можно отнести рукопись. К сожалению, даже люди, что называют себя профессиональными писателями, редко хотят поговорить о композиции и законах литературного монтажа в их книге, о том, что когда-то называлось «Искусство как приём»[202]. Все хотят узнать, как напечататься.

Поэтому я решил собрать свои ответы по этому поводу, которые начал давать в те времена,